было немыслимо. Совершенно, совершенно немыслимо – Марвин потрясённо молчал, пытаясь высмотреть в увядшем лице Эшвуда мало-мальский намёк на шутку.
– За такие деньги вы можете пригласить лучших художников академии, – наконец выдавил он.
– Знаю, мистер Койн. Но я хочу пригласить вас.
– Я не понимаю.
– Видите ли, картину писал сэр Далтон Марш, мой хороший знакомый. В то время, когда вы учились, он был президентом академии художеств, верно?
– Да, лорд Эшвуд. Сэр Далтон Марш экзаменовал меня при поступлении и при выпуске.
– И вы, конечно, были последователем его таланта?
– Мы все были его последователями, – сказал Марвин, волнуясь: воспоминания давались с трудом, но эти – что и говорить, – эти были одними из самых приятных. – Его похвала тогда казалась божьим благословением, ничуть не меньше.
Глубокие морщины на лбу Эшвуда немного разгладились, глаза потеплели ещё, и ещё.
– Улыбка вам к лицу, мистер Койн. Вы напоминаете мне Руди, моего старшего. Если он шутит – быть апокалипсису; до того строг. Сэр Далтон Марш, к несчастью, давно скончался, а вы – здесь, рядом, и наверняка знаете его кисть, манеру письма, всё прочее. Это чистая удача, что вы оказались тут, на острове. Неделю назад мы с супругой приезжали в Норт-Брей взглянуть на церковь, и кое-кто позвал вас по имени. Я поговорил с отцом Лоуренсом – он подтвердил вашу личность, а заодно дал вам превосходную характеристику. Понимаете, что ещё крайне важно, мистер Койн? – выдержав степенную паузу, Эшвуд заговорил снова: – Мне бы не хотелось открывать ворота поместья для людей случайных, непорядочных. Что толковать! Вы ведь знаете о нравах современной молодёжи побольше моего, а деятелей искусства всегда отличал некоторый… скажем так, épatage. Я хочу быть уверен, что никто и ничто не нарушает покой и не порочит достоинства Брайфилд-Холла в моё отсутствие.
– В ваше отсутствие? – Марвин рассеянно нахмурился.
– Наутро меня заберёт паром – я уезжаю по делам в Денсвилль. На пару месяцев. Этого времени будет достаточно, чтобы привести картину в первоначальный вид?
Он задавал вопрос так непринуждённо, будто уже получил согласие. Но никакого согласия не было, была только тысяча фунтов… тысяча фунтов, подумать только!
Это всего лишь реставрация, зачем-то напомнил себе Марвин. Даже не копия. Просто починка, какой бы сложной она ни была.
– Какого рода повреждения на картине, лорд Эшвуд?
– Полагаю, вам лучше увидеть всё лично, – не дожидаясь ответа, Эшвуд развернулся и зашагал к воротам, жестом приглашая Марвина следовать за ним.
Совсем некстати вдруг накатила усталость, и костюм стал неприятно сковывать движения. Марвин давно признал, что нет ничего удобней самой простой робы из молескина. Но, конечно, её стоило надеть только в том случае, если бы он захотел пасть в глазах Эшвуда ещё ниже. Впрочем, пропасть между ними и без того была огромна.
Не то чтобы это удручало.
