однако, спустя час Данте выходил с красной, довольной рожей и сбитой набок бабочкой откуда-нибудь из библиотеки или гостевой ванной. Джулиано на работе порой мечтательно улыбался и посылал кому-то цветы. Алеку порой казалось, что в своих личных отношениях его младшие братья за свои двадцать восемь и тридцать один пережили по отношению к женщинам весь спектр эмоций, кроме равнодушия. Равнодушие, видимо, было его уделом. Да, черт возьми, он был чудовищно одинок и несчастлив в своём браке, почему-то только сейчас Алек признался в этом самому себе, но тогда он не давал себе права даже мысли такой допустить. Пример отца и матери всегда вдохновлял его, но он никогда не задумывался, что там, внутри. Может быть, там тоже пусто?
– Вы ему надоели.
Изабелла, казалось, не слышала в его словах издевки – она отвечала прямо, честно и просто, словно ребёнок, ещё не познавший науку лжи. Отвращение, недоумение, злость и дьявол знает откуда взявшаяся ревность – эти чувства, словно градины, навязчиво барабанящие по жестяной крыше, пробивали брешь в его броне. Алек привык воспринимать всё с холодной головой, сдержанно и отстранённо, привык жить, мыслить и действовать по давно обкатанному алгоритму, а сейчас он блуждал в собственных ощущениях, терялся, словно слепой. Её голос хотелось слушать. Хотелось бросить трубку и не слышать, не воспринимать ужасающий смысл слов, этим голосом сказанных. Он не хотел ничего знать о ней и хотел знать всё одновременно.
– Знаете, ведь я на самом деле хотела уехать в ту ночь. Тогда, когда вы встретили меня на дороге. Но я вернулась. Сама. Потому что однажды я уже уходила и, Хемфри… он нашёл меня… сказал, что куда бы я ни ушла, он всегда найдёт… и тогда… тогда я пожалею, что родилась на свет. Поэтому я не стала дожидаться, когда он вернёт меня сам. Я, правда, надеялась, что меня собьёт машина…
– Чего вы хотите? – устало произнёс Алек. Он вдруг ощутил себя измотанным, словно Изабелла только что переложила на его плечи часть своих горестей, и груз этот оказался тяжёл.
Алек никогда не задумывался, каково живётся в их мире женщинам, каково быть безвольным объектом чужих желаний, безропотным исполнителем чужих прихотей. Каково это потерять себя в угоду другим. Взгляд Габриэле, полный ненависти, тот взгляд, которым она смотрела на него во время «суда» – тревожный звонок, превратившийся вдруг в пожарный набат. До сегодняшней минуты ему было плевать…
– Не знаю. Я уже ничего не хочу. Ничего. Я уже забыла, каково это, что-то хотеть…
Она подтвердила его мысли.
– Вы потеряли жену. Мне очень жаль. Наверное, вам очень одиноко…
– Моя личная жизнь не обсуждается, – он резко осадил её. Этот внезапный переход, как ведро ледяной воды, остудил его, вернул в реальность. Реальность, в которой он был свободен. В которой одна женщина, сидя в заложниках в собственной комнате, пыталась ему сочувствовать.
– Простите меня. Алессандро, простите, – она снова взмолилась. Алек услышал, как в её голосе дрожат слёзы. Почувствовал
