скорчился, не мог остановиться, помогла одна сердобольная старушка, с крашеными всклоченными волосами:
– О, малый, и ты уж не жилец, – вздохнула она сочувственно и перекрестилась.
После таких слов художник поперхнулся, кашлять прекратил, только стал с опаской озираться на говорившую.
Когда вышли на улицу, Костю вновь накрыло мистическими звуками и видениями. Ему показалось, что серый громоздкий дом скорбит по умершей, не сводя с гроба пустых глазниц окон. Ему вновь вспомнилось ахматовское: «Мой бывший дом ещё следил за мною…» – и даже послышался тяжёлый вздох, исходящий от облупленных стен. Дом потерял частичку себя, потерял кусочек своего прошлого, не надеясь на будущее.
В автобус садились долго, толкаясь, кряхтя, проклиная высокие ступени. Мест не хватило, пришлось тесниться, а траурной команде стоять, держась за поручни. Высокий старик, руководивший траурным мероприятием, был на своём транспорте. У кустов сирени притулился знакомый «запорожец». Он лихо в него влез, кинул свою палку на соседнее сиденье, коротко нажал на клаксон. Автомобиль хрипло ойкнул, надрывно заурчал и резко кинулся с места. За ним двинулся автобус.
В дороге старики немного оттаяли, деловито переговаривались, интересовались о поминальной трапезе, делились новостями. Жизнь своё брала, и даже рядом лежащая покойница, хоть и прикрытая крышкой, не могла нарушить силы её потока. А когда подъезжали к кладбищу, возникло такое ощущение, что это дачный автобус везёт престарелых садоводов, рыбаков, любителей грибов, лесных прогулок. Но у кладбищенских ворот все притихли. У Шансина засосало под ложечкой. Выворачивая руль, он увидел пару чёрных машин, рядом с которыми стояли знакомые бандиты. Он глянул в зеркало, стараясь разглядеть, заметил ли их Тарабаркин, но подвешенный к поручню венок закрывал весь вид на салон. Костя сильно нажал на педаль акселератора и чуть не наскочил на «запорожец», пришлось резко тормозить. Качнувшиеся в салоне старики заворчали, мол, не дрова везёшь, но Шансин ничего не слышал. Лишь одна мысль сверлила его мозг: как теперь выехать с кладбища, чтобы не остаться там навсегда.
Они вытащили гроб, поставили его на табуреты.
Георгий Илларионович обратился к старикам:
– Сегодня мы хороним нашего товарища Фаину Арнольдовну Панасюк, нашу Фаиночку. Она была весёлой, принципиальной, всегда готовой прийти на помощь по первому зову. Сегодня мы с ней прощаемся, видим её последний раз. Ты, Фаня, прости нас, неразумных, если мы тебя чем-нибудь обидели. Покойся с миром!
Он поклонился, сделал шаг назад, его жидкие седые пряди рассыпались. Старики и старушки поочерёдно стали подходить к покойнице, кто шептал ей слова прощания, держась за край гроба, кто молча склонял голову и шёл дальше. Вскоре вся вереница выстроилась вдоль могильной ямы, Георгий Илларионович кивнул Тарабаркину, и тот засуетился. Шансин подошёл к нему, протянул верёвки. Драперович с Видленом поднесли крышку, положили её на гроб, и художник стал прибивать. Затем
