обоих. Потрясённый, прикоснулся: те же формы, только с твёрдостью металла, о которой мечтал; те же контуры, что ладони пробуждали по утрам холодной водой. Несомненно, хоть и не верилось, прототипом для последнего бюста послужил я. Вдруг раздался щелчок: головешка в руке провернулась, ударила, возвратилась на место.
– Жаленые медузы! – рука в испуге отпрянула.
– Слишком рано вы увидели, мастер Грэм, слишком рано, – причитал Доктор. – Как бы не пришла беда в наш домик.
Столешница едва возвышалась над саркофагом. Новость привлекала нескучным продолжением, но усталость уже посадила любопытство на цепь, вытолкнув из-под стола.
– Что я должен знать?
– Не принуждайте торопить события, скоро узнаете. Вы сами, к сожалению, хорошо справляетесь.
– Почему – к сожалению?
– Потому, что… – Доктор замялся, подыскивая слова, – вы говорили – события должны быть последовательны, иначе возвращение будет тяжёлым.
– Как утро, после дня рождения? – попытка сблизиться прошла коряво, Доктор понял по-своему.
– Вы имеете в виду день, когда закончили строительство дома?
– Да, – злился я, – именно этот день. Ты помнишь его?
– Я появился гораздо позже.
– Тогда почему вспомнил?
– Вы о нём часто рассказывали. Подумал…
– Теперь твоя очередь! Разве не для того ты здесь? – давил я, чувствуя, как пленный поддается.
– Да, но это всегда было не так, – почти оправдывался он.
– И тебе не приходило в голову, что когда-нибудь форма изменится?
Доктор в нерешительности молчал, что-то обдумывая.
– Возможно, вы правы. Никогда не знаешь, что в голове гения.
– Тогда начинай! – не выдержал я. – Ещё немного и тебя некому будет слушать… – напряжение забирало последние силы, подступал жар, за ним, как правило, следовало беспамятство, а хотелось узнать, как выбраться из этого проклятого дома.
Доктор вышагивал взад-вперёд, прижав крылья к бокам, как член Конвента, который, незадолго до моей поездки в Германию, настоятельно рекомендовал придать ежедневной печати оттенок революционного духа, объясняя свою настойчивость слабым участием народа в розыске врагов. Его доводы показались неубедительными, я ответил, что навьюченная лексика угробила шрифт, наборщик получил удар, а редактор свихнулся, запоминая имена двенадцати месяцев. От Доктора хотелось услышать больше конкретики. Однако он не торопился.
– Прежде чем говорить о главном, о чём вы велели рассказать, когда вновь здесь появитесь, попрошу не перебивать и попытаться понять: отсюда можно выйти на все четыре стороны, но путь к свободе только один, без выбора, – Доктор вбивал идею молотобойной интонацией: задрожали витражи, хронический озноб улетучился.
Наконец-то
