боя «Глаз Ярости» – всегда соблюдалось в идеальном состоянии, прицел откалиброван по ниточке, батареи самые новые и заряженные по самое не хочу. И сейчас личное оружие наверняка лежит на столе, перед носом, между сжатыми кулаками, и ждет, каков будет окончательный выбор хозяина. А ждать осталось недолго, на все про все отпущено ему пятнадцать минут, и пять… нет, шесть уже минут истекли, кстати. И все потому, что об особом распоряжении за номером три-три-два-шесть-девять-ноль-девять капитан-командор Кому-это-сейчас-интересно-шорх знал и оное исполнил с большим служебным рвением, а вот о приложении за номером три точка два, не говоря уж о приложении три точка три, знать не мог, ибо определяют эти документы регламент соблюдения конфиденциальности применительно не только к мичману Нунгатау и его эскорту, но и к лицу, явившемуся непосредственным источником информации, а что еще хуже – свидетелем информационного повода. Жестоко, расточительно, а поделать ничего нельзя – соображения высшей бескомпромиссной секретности!.. И все означенные события происходят прямо сейчас, вне пределов расположения Бюро военно-космической разведки, в реальном масштабе времени. То есть по мере течения беседы между мной и мичманом Нунгатау. С того момента, как отвратительный розовый конверт лег на мой стол. О чем вышеуказанный мичман вряд ли подозревает, и уж совершенно не предполагает той злой участи, что уготована ему самому…»
– Что ж, мичман, – сказал Каннорк со вздохом. – Благодарю за службу. Вы прекрасно справились с возложенной на вас миссией.
Немного тепла в отношениях командира и подчиненного не повредит. Никакого урона для чести аристократа. Тем более что видятся они в первый и последний раз.
У всякой работы есть свои нравственные издержки. Каждое событие имеет свою цену. Цена розового конверта – судьба этого засранца-кхэри. Чье несчастье заключалось лишь в том, что он, по его же словам, «имел фортуну оказаться» не в том месте и даже не на той планете, на какой следовало бы ему находиться из соображений личного благополучия.
– Вы свободны, мичман.
«Свободны… Звучит лицемерно. Нет у него никакой свободы. Ни поступков, ни воли. Ни будущего. Все предрешено с того момента, как он переступил порог моего кабинета. Приложение три точка два, пункт восемнадцать. Так что жить Ахве-как-там-его Нунгатау осталось с полчаса, не больше. Во исполнение означенного приложения, он уже бесследно исчез при исполнении особо важного и чрезвычайно секретного поручения. Рубить концы – так под самый корешок. А потом заняться зачисткой на той стороне веревочки, на Анаптинувике… Что, если спросить? Так, без задней мысли, совершенно из любопытства…»
– Одну минуту, мичман.
Тот замер на полпути к выходу. Обернулся, изъявляя лицом полную готовность к продолжению беседы.
– Вы знаете, кто такие келументари?
Пауза.
