голос. Точнее, даже не голос, а зудящая мысль:
«Привет, Иксочитли! Не ждала? Между прочим, я скучал. А ты?..»
Глава четвертая. Такие страшные сны
12 год Кремня (1920-й по заокеанскому календарю)
Больше всего на свете Науали не любил спать. Он считал удачей, если, пролежав полночи с закрытыми глазами, проваливался в глубокий сон без сновидений. Но чаще всего было по-другому: голова касалась подушки и его сразу же одолевала проклятая, знакомая с детства сонная одурь. Он проваливался куда-то вниз, в темноту и чем глубже, тем меньше чувствовал свое тело. Бороться с этим наваждением было невозможно. В конце концов Науали понимал, что лежит в своей кровати в их с братом комнате, но только уже не наяву, а во сне. Чаще всего здесь было темно и страшно. Лампада перед статуэткой духа-хранителя домашнего очага не горела, а кровать Науали у окна со всех сторон обступали чудовища. Не-то люди в черных плащах и с черными провалами вместо лиц, не то клубящиеся сгустки мрака – он не успевал понять. Чудовища приходили, чтобы высосать его жизнь, как паук высасывает у мухи ее соки, оставляя одну пустую оболочку. Порой, переборов слабость, Науали поднимался в воздух и улетал: в этом жутком мире он мог летать как птица. Но если этот счастливый момент был упущен и уже не хватало сил двинуть ни рукой, ни ногой, оставалось одно: громко закричать и проснуться. Голос при этом тоже совсем не слушался. Науали долго хватал ртом воздух, точно вытащенная из воды рыба, пока оцепенение не отпускало и крик, раздирая связки, не прорывался из горла. Юноша знал: однажды он не успеет улететь или не сможет закричать в последнее мгновение. Вот тут-то ему и придет конец.
Случалось, во сне он ненадолго забывал о чудовищах. Разбив кулаком оконное стекло, – возиться с задвижкой не было времени, – он выбирался из комнаты наружу и взмывал вверх. Летел вдоль родной улицы Гранильщиков, над плоскими крышами и квадратными колодцами внутренних двориков. Его радовала стремительность полета, простор, который открывался со всех сторон. В полете ему становилось легче дышать. Дома и улицы внизу были знакомые, но в то же время странно перепутанные, искаженные. Например, магазин дамского платья на углу улиц Зеленых перьев и Ткачей стоял на своем месте, а древней ступенчатой пирамиды в начале улицы Орла наяву никогда не было. Внизу спешили прохожие, грохотали по мостовой телеги и извозчичьи пролетки. Часто Науали замечал и единственный в городе, черный, сверкающий лаком и хромом автомобиль господина губернатора. Он рыскал по улицам как хищник, сам, без шофера и от одного взгляда на него становилось не по себе.
Потом ближе к окраине города внимание Науали обязательно привлекал какой-нибудь толстый господин в полосатых брюках-дудочках и в котелке или крестьянка в соломенной шляпе. Науали спускался и тут оказывалось, что это не человек, а очередное чудовище или его прислужник. Оно приветствовало его мерзкой кривой ухмылкой, обнажающей гнилые зубы, и кидалось в погоню. Науали опять убегал. Преследователи
