постоянной нагрузкой, никто этого не замечает. Проходят годы, вечная калифорнийская жара иссушает обмотку, провода оголяются, происходит короткое замыкание и возгорание. Если только никто из жертв не имел привычки курить в постели. Курение тоже часто становится причиной пожаров.
– Никто из них не притрагивался к сигаретам вообще.
– Что ж, тогда хотя бы это можно исключить.
Я стоял на тротуаре, наблюдая, как продолжается разбор пепелища. Моя жена, ее родители и гостивший у них дядюшка легли здесь спать накануне вечером.
И вот пока я дожидался окончательного вердикта по поводу причин пожара, мне и бросился в глаза кандзи. Родители Миеко жили в пяти кварталах от моего прежнего дома, и район я знал как свои пять пальцев. Публика там обитала пестрая, хватало своей шпаны, а потому и граффити мелькали едва ли не на каждом углу. Но тогда, к своему огромному удивлению, среди многочисленных рисунков сальвадорской уличной банды, помечавшей «принадлежавшую» ей территорию, я вдруг увидел нечто явно японское. Причем иероглиф был выполнен на тротуаре в тех же черно-красно-зеленых цветах, что и абстрактные каракули бандитов, а потому всякому непосвященному показалось бы, будто это всего лишь очередная выходка местных малолетних хулиганов. Но если ты владел японским, данный знак атаковал твое зрение с агрессивностью, на какую не способна никакая трехмерная графика. А краска выглядела совершенно свежей.
Азиатские банды орудовали в городе наравне с другими, и кто-то из них мог вполне оставить автограф в виде кандзи. Но поскольку обнаружил я его точно напротив места, где прошлой ночью погибла моя жена, а соседи в один голос утверждали, что накануне не видели там ничего подобного, во мне зародились первые подозрения.
После чего и последовала уже описанная цепочка событий. Выяснив, что подобный изограф не встречается больше нигде в городе, что этот кандзи не включен ни в один из наиболее полных словарей, я стал совершать свои паломничества в Японию, во время одного из которых столкнулся со стариком, поведавшим мне свой секрет. При этом он был испуган настолько, что растворился в воздухе, стоило мне отвернуться. И все равно факт, что кто-то другой видел этот кандзи – причем исключительно в местах, где происходили убийства, – стал для меня важнейшей вехой, словно ниспосланной свыше. Увы, но только для меня одного. Те, кого это могло заинтересовать по долгу службы, моих подозрений не разделяли.
Когда я обратился в полицию Хиросимы, меня встретили со снисходительным радушием. Никто там не мог вспомнить упомянутого мной эпизода, никто не слышал о нечитаемом кандзи. В городе и его окрестностях сотни парков, ненавязчиво намекнули мне. Потом, неохотно позволив заполнить официальный запрос, меня вежливо выставили за порог, сопровождая бесконечными поклонами и заверениями, что со мной непременно свяжутся, если возникнет повод. Повода не возникло. Что же до полиции Лос-Анджелеса, то там не приняли даже запроса, а попросту высмеяли нелепости, которые я, по их мнению,
