«Пирожки с ливером, кашей, мясом! Мозги жаренные!» – подвывал гугнивый мужик. Имелось что угодно вплоть до котлет из пулярд с трюфелями! За ними – ряды с вологодскими кружевами и камчаткой, а чуть поодаль – дёготь и пенька, смола и сбруя конская, свечи ослопные199, трубочный жуковский табак, графлёная бумага. Последующие ряды занимали торговцы ярославским текстилем, над которыми царил въедливо-пресный мадаполамовый дух. Пред взором покупателя искусно разворачивались штуки синевато-белого простынного материала без единой складочки и изъяна, либо ситец любых расцветок и узоров. Поражало богатство и пуговичного товара, подобранного по цвету к материалам, катушек с нитками, мотков с кружевами на разноцветных картонных подкладках, кнопки, крючочки:
– Полотнишко на подбор – коленкор, левантин, шотландка! – окая, выкрикивал чистоплотный малый с напомаженным прямым рядом волос, едва прикрытых картузом, – с Алафузовской мануфактуры прямиком! Иного не держим-с!
Несколько «туго набитых» извозчиков в меховых шапках с квадратным суконным верхом и синих армяках до пят, каковых уже не остаётся в столице, сновали в начале торговых рядов и шумно галдели. Из канатного лабаза крепко пахнуло исправной пенькой.
– Тьфу на вас, охальники! – рявкнул один из них, наиболее голосистый, отвернувшись.
Поодаль начинались ряды с товаром из Средней Азии, Афганистана и даже Китая. Особняком сидели мусульмане в халатах и трапезничали. Человек в чалме крошил в деревянную кружку-тарелку мясо и рыбу, его сосед перемешивал в котле бараний бок с кашей. Степенный старик с тюрбаном резал укруху хлеба, прижав её к своему халату. К Пете подошёл русский старичок в лычнЫх сапожках и начал навязывать ему покупку добротной увесистой козьмодемьянки200. С трудом отвязался – «Тут жрать-то уж не на что. А так, сломал бы я твою козьмодемьянку о хребет владельца того шантана с удовольствием». Веснушчатый кучерявый молодец тут же попытался «отдать за бесценок» лубок времён Крымской кампании с аккуратно выведенным названием: «мужики Долбило и Гвоздило побивающие французов». «Лампасея! Лампасея!» – оглушила в самое ухо торговка монпансье – «Тьфу ты дура!». Солнце спряталось за облако, и всё та же мысль вновь перестала давать Петру спокойно наслаждаться ярмаркой: «Как бы узнать, сработала ли телеграмма? Делает ли уже полиция Нижнего что-то для поимки? А тот ли это тип? Да уж больно всё сходится… Всё это так и помочь я не смогу, но что делать дальше? Денег не остаётся, надо куда-то подаваться. Смогу ли купцов раскрутить ещё вопрос… Наконец, надо бы не обидеть Тоню – спасительницу мою. Приютила, откормила… Как отблагодарить душу добрую? Она, похоже, хочет любви, а способен ли я на это? Да пока ещё ни разу серьёзных чувств не испытывал, одну похоть, когда с Ермилкой и одним студентом в доме терпимости побывал… Хоть во храм иди, да Бога моли. Боря уверяет, что и вовсе бросать это дело надо, что Бога нет… Когда Дарвина
Убоина – говядина. Камчатка – льняная узорчатая ткань. Свеча величной с ослОп – дубину, стяг.
ЛычнЫе сапоги – расхожие в народе, шьются в Кимрах на Волге, смазываются маслом и дёгтем. Козьмодемьянка – можжевеловая палка, производимая возле города Козьмодемьянска.
