style="font-size:15px;"> Она протянула руку, он пожал ее, а потом взял ее за другую руку, зажав обе в ладонях. У Джайлза всегда были такие сильные теплые руки!.. А затем он заговорил серьезным тоном, немного запинаясь, – так говорят люди, за словами которых стоят сильные чувства.
– Это неправильно… мы не должны расставаться навсегда. Вам больно, я вижу и меньше всего на свете… хочу обидеть вас. Пожалуйста, не обижайтесь, позвольте мне сейчас уехать и хоть немного прийти в себя. Нас обоих… просто сразило это происшествие. Дадите мне номер вашего телефона?
Это было так похоже на прежнего Джайлза, что она едва удержалась от смеха.
– Вы просили телефон у меня в Нью-Йорке, в день нашей первой встречи.
– Наверняка просил. И вы дали?
– Да.
– Тогда сделаем это еще раз. Итак, какой у вас номер?
Она продиктовала, глядя, как он записывает, – в точности как в тот, первый, раз. Вот только записная книжка у него была новенькая. А та, наверное, затонула где-то в Атлантике, и номер ее нью-йоркского телефона размыла вода, полностью стерла со страницы, как сама она стерлась из памяти Джайлза.
Он сунул записную книжку обратно в карман и снова взял девушку за руки.
– Мне пора… но я вам позвоню. Вы не против?
Нет, конечно, она не против.
Он подержал ее руки еще секунду, затем направился к ожидавшему такси, и гравий хрустел у него под ногами.
Мид провожала его глазами. Если он обещал позвонить, значит, расстались они не навсегда. И на сердце у нее слегка потеплело при этой мысли. Она поднялась в лифте, вышла на первой площадке. Андервуды, квартира номер три. Надо бы рассказать обо всем тете Мейбл, и чем скорее, тем лучше. И в то же время она всем сердцем противилась этому. Ей не хотелось рассказывать о Джайлзе ни единому человеку на свете. Когда ты, разбитый болезнью, лежишь в больнице и приходит какой-нибудь добрый дядюшка и держит тебя за руку, так и подмывает выложить ему все. Но с другой стороны, тетя просто должна знать о Джайлзе. Имеет на это полное право. Дядя Годфри всегда был очень добр к Мид, но он непременно проболтается тете Мейбл, а тетушка Мейбл оповестит об этом весь мир. И тогда все узнают, что Джайлз жив, но забыл ее и, разумеется, они больше не помолвлены. Придется сказать, преодолеть себя.
И она преодолела. Это было нелегко. Мейбл Андервуд не сделала ровным счетом ничего, чтобы облегчить эту задачу. Она изо всех сил старалась быть доброй, но добавила последнюю каплю:
– Так он тебя совсем не помнит?
– Он вообще ничего не помнит.
– Как странно! Ты что же, хочешь сказать, он даже имени своего не помнит?
– Имя помнит.
– А кто он такой, и какая работа была у него в Америке?
– И это помнит.
Голос у миссис Андервуд стал скрипучим и резким.
– А тебя, получается, не помнит? Но, дорогая,
