чтобы посмотреть его удивительное собрание картин, и он говорил с ними по-фламандски, по-испански, по-итальянски. Роскошным в доме был только Кабинет искусств – не сейчас, при жизни Рубенса.
И всюду малиновый колокольный звон… Оказывается, «малин» – не от малины, а от французского произношения сказочного фламандского городка Мехелен с великим множеством соборов и колоколов.
Марина была очарована стариной, вернее, она воспринимала ее не как старину, а как жизнь, которая не имеет времени. Она пребывала в каком-то волшебном состоянии отсутствия временных границ. Была земля, и в ней все было здесь и сейчас: Мартин, его дом, Рубенс, его дом, узкие улочки и просторные площади, которые были своими для фламандского художника и для фламандского учителя.
«Что, и это вневременно?» – засмеялась про себя. Забрели в Квартал красных фонарей. В больших окнах сидели, стояли дамы topless – ни одной привлекательной! Тут уж Марта не выдержала и повернула назад к машине. Джейн нехотя поплелась за ней. В машине обе возмущались громко – и по-фламандски и по-английски, а Марина – и что ей в голову игривые мысли полезли?! – с драматической интонацией актрисы из погорелого театра признесла:
– Горек хлеб их!
На что Мартин, прыснув, ответил:
– Они его обильно шампанским или водкой запивают.
Они были союзниками, а Марта на заднем сиденье снова разразилась гневной речью на фламандском языке – то ли против их союза, то ли против местных нравов. Мартин не перевел.
Успокоилась она только у необычного готического собора Антверпенской Богоматери. Ее английского хватило, чтобы рассказать гостьям, что древний собор строили два века, но денег, чтобы достроить вторую башню, не хватило, так он и остался с разными по высоте башнями. «Спасибо, Марта, вы защитили честь и достоинство своей Фландрии, подмоченное Кварталом красных фонарей».
Вошли в собор. Тут роль гида взял на себя Мартин и стал показывать полотна Рубенса, которые тот писал специально для собора. Какая чувственность… Христос на кресте – атлант.
– Здесь можно фотографировать, – сказал «гид».
Марина сфотографировала. Его вытянутую руку с указующим перстом. Мартин посмотрел и расстроился – испорчено фото! Марина думала иначе…
Эпизод в Антверпене немного подпортил игру слаженного дуэта хозяев, и в расстановке персонажей произошла небольшая путаница, но всего представления это не испортило. Не могло испортить! Как хороша Фландрия! Как хорош Мартин! Крепкие корни, твердая вера, жизнь – как жили отцы и деды, как те фламандцы, которых писали Рубенс и Ван Дейк, а до них Брейгель-Мужицкий и Ян ван Эйк. Ни с одним мужчиной в своей жизни, включая мужа, Марина не провела столько времени вместе. Ни с одним не делила столько счастья узнавания. Побеждена ль?[10] Побеждена!
А он? Даже под пристальным вниманием двух дам – жены и англичанки
М. Цветаева «Была ль любовь».
