стоянка паровозов!
Набрав в руки много паровозов, я оставила Андрея у нашей кучи и пошла во двор. Еле открыв калитку на тугой пружине, я зашла во двор. Крепко сжимая кулачки, чтобы не потерять ни одного паровозика, я принялась звать маму. Она вышла на крыльцо в фартуке и с мукой на щеке.
– Что ты звала меня, доця?
– Мама, смотри – это паровозики!
С этими словами я протянула к ней свои руки и разжала кулачки. Из всех сторон посыпались на бетонный пол двора серые и скользкие паровозики.
– Брось! – испуганно крикнула мама.
От неожиданности и за секунду овладевшего мной страха, который передался через мамин крик, я швырнула с силой на бетон упитанных мокриц и они, будто град, ударились об бетон.
– Быстро мыть руки!
Забегая по ступенькам в дом, я поняла, что это были никакие не паровозики. У телевизора тихо и мирно сидела баба Уля и плакала, утирая глаза белым платочком. Мне тоже захотелось плакать. В тот день и на всю оставшуюся жизнь во мне угасла любовь к мокрицам.
В гостях у моря
«На недельку до второго я уеду в Комарово…» – громко на пляже раздавалась эта песня. 1992 год, нам с братом по 4 года и мы впервые на море.
Черное море вблизи не такое уж и черное, как о нем все говорят. Как же вкусно оно пахнет, море это. Огромное! Там за горизонтом ничего нет, никого нет, там кончается Крым, и солнце там кончается, и день. Так думала я, сидя на белой простыне, укутанная в фиолетовое полотенце…
– Зуб на зуб не попадает и губы синющие, в воду больше ни ногой, – ругалась мама, но отпускала через 20 минут…
«Бухгалтер, милый мой бухгалтер…» – незамысловатые слова врезались в мою память. Надувной круг очень вкусно пах, такого запаха я больше нигде не чувствовала и познакомилась с ним здесь в Штормовом, в городе Евпатория. Далеко за буйки мы заплыли с моим вкуснопахнущим другом. Когда обернулась назад, помню, как стало страшно, – люди на берегу были со спичечную головку. Надо возвращаться, страшно – мелькнула мысль в моей голове. И я вернулась. И даже сразу нашла простынь, на которой лежала мама. Она заклеила нос газетным треугольничком и мне сразу захотелось такой же треугольничек на нос. Мама даже не заметила моего долгого отсутствия и слава Богу. А, может, и не долгим оно было?
«Два кусочи-и-и-и-и-и-ика колбаски у тебя лежали на столе…» – в животе сразу заурчало от этой вкусной песни, и я посмотрела на маму. Она уже сидела и всматривалась вдаль, искала взглядом брата с папой.
Папа вечно где-то бродил. То удочку возьмет, то пакетик, в который собирал малюсенькие белые и красные ракушки.
– Бусы тебе сделаем, – говорил он и подмигивал. А я потом каждый раз спрашивала у него хватит ли того, что он насобирал на бусы?
– Нет. Ракушек таких миллион надо, – многозначительно он называл эту
