к ним присоединились Масленников, Нина и Марфа. Поляков не спешил нарушить симметрию своей группы. Ребята ещё какое-то время стояли у крыльца. Между ними завязалась оживлённая дискуссия.
Русаков догадывался, о чём они спорят. Но всё-таки пожалел, что камера не умеет передавать звук. Когда-нибудь системы слежения усовершенствуются настолько, что хранить секреты в цивилизованном мире станет невозможно. Но пока времена эти не наступили, и компетентные органы вынуждены довольствоваться лишь не самыми чёткими картинками.
«Впрочем, ещё не факт, что они его хватились. Парень двадцати одного года всё-таки не коза на привязи, несмотря на их строгую дисциплину и репутацию Вышеславского.»
– Как я понимаю, на консультацию Поляков не пришёл?
– По их словам, нет.
Дерзкий поступок. Игнорировать требования профессора Поляков бы не посмел, да и вряд ли хотел. Значит, исчезновение произошло именно в этот промежуток.
Потоптавшись у крыльца, студенты всё-таки разошлись. Девушки и Масленников двинулись к воротам, Челноков и Лихушкин – к общежитию. Через полчаса Русаков увидит их переодевшимися: они прошли мимо крыльца и вышли за территорию городка. В это время все передвижения ограничивались маршрутом общежитие – парк – ворота. В учебный корпус заходили лишь единицы, судя по всему, уборщицы и прочий персонал.
В здании оставались только декан, Вышеславский и некоторое преподаватели. Все они были склонны засиживаться допоздна. Но вот в дверях показался Рихтер, а через полчаса – Вышеславский, всё также в компании очаровательной помощницы. Последним вышел доктор: он двинулся по аллее походкой человека, которому некуда спешить, с любопытством оглядываясь по сторонам, будто бы видел эти деревья впервые в жизни.
С этой минуты здание учебного корпуса будто бы вымерло. И лишь когда совсем стемнело, по парку замелькали серые фигурки. Среди них должны быть Лена, Марфа, Нина, Лёха и Лихушкин. Но всё освещение студгородка состояло лишь в фонаре над крыльцом, так что разглядеть их во тьме было почти нереально.
– К девяти часам студентам полагается вернуться в общежитие, – заметил Проклов.
– Вы это проверяете?
– Разумеется. Я же за них головой отвечаю!
Возможно, комендант и преувеличивал свою роль в жизни студентов. Но в своих словах он был искренен – это и объясняло причину его нервозности. Он, опытный ветеран, всё-таки недоследил за своими подопечными. Русакову он приписал пренебрежение, свойственное всякому большому начальнику при виде проштрафившегося служаки, и, как человек, не лишённый гордости, стремился скрыть свою досаду тактикой ежа, выставившего свои колючки.
А тем временем на крыльце показался напарник Полищука. Он и раньше попадал в поле зрения камеры, когда выходил покурить и размять ноги после долгого сидения
