не так, и мы навсегда искалечим разум Генри?
Я выдергиваю руку:
– Нет. Слишком рискованно.
Момент упущен. Хелмсли уже связывает запястья Лавинии шероховатой веревкой.
– Наши труды никогда не прекращаются, сестры. Сожалею, что вам пришлось присутствовать при такой сцене, – говорит О’Ши, хотя очевидно, что он наслаждается наличием свидетелей. Потом он делает жест в сторону кухонного стола, на котором лежат свежий хлеб и овощи. – Наверно, вы захотите отнести все это нуждающимся? Незачем добру пропадать.
– Да, сэр. – Алиса поднимает с пола корзину и начинает складывать в нее продукты.
Мэй делает шаг к брату О’Ши:
– Сэр, а как быть с детьми?
О’Ши пожимает плечами, и меня передергивает от его равнодушия.
– Если за ними некому присмотреть, отправим их в сиротский приют.
– Может быть, соседка… – предлагаю я.
Это самое малое, что я могу сделать. Надеюсь, соседка согласится забрать детей. Все-таки нелегко прокормить два лишних рта. Если Лавинию отправят на каторжные работы в плавучую тюрьму, она через несколько лет вернется домой – если, конечно, тяжелый труд и болезни не сведут ее в могилу. А вот если она окажется в Харвудской богадельне, на волю ей уже не выйти. Тогда она никогда больше не увидит своих детей.
– Миссис Папандопулос, через две двери, – быстро говорит Лавиния. – Генри, иди с сестрой Катериной. Не расстраивайся. Я скоро вернусь. – Гладя Генри по каштановым волосам, она дарит ему улыбку, но ее голос делается ломким от лжи. – Я люблю тебя.
– Хватит мешкать. – Хелмсли отрывает Лавинию от сына и тащит за дверь.
Я слышу, как она спотыкается на ступеньках, и у меня перехватывает дыхание. Может, я должна была помешать этому? Неужели я становлюсь такой же жестокой и трусливой, как Братья?
– Поди сюда, Генри, – тянется к мальчику Мэй, но тот стремительно проносится мимо нее.
– Мама! Вернись!
Он несется за Лавинией, как маленький рыдающий лев. Мэй бросается за ним, и я тоже бегу следом, кляня в душе ступеньки и собственные сапожки на каблуках.
На улице Генри догоняет мать и зарывается лицом в ее юбку. Вокруг уже собралась разношерстная толпа, в основном состоящая из испанских и китайских парней, которые играли в стикбол[1] на близлежащем пустыре. Над нашими головами шевелятся занавески; интересно, кто из этих любопытных соседей донес на Лавинию?
– Не забирайте мою маму! – умоляет Генри.
– Разве вы не видите, что он испугался? Позвольте мне как следует с ним попрощаться, – просит Лавиния и тянется к сыну связанными руками.
Худое лицо О’Ши сурово и неподвижно.
– Ему будет лучше без такой матери, как вы.
Хелмсли пихает Лавинию к экипажу, она спотыкается и падает на тротуар, превращаясь в груду черных юбок и белокурых
