к мужу. На губах и языке были ее и его слезы. В прощальном поцелуе была яростная страсть обреченных людей, стремящихся испытать то, что дано пережить только перед смертью.
Полулежа в объятиях мужа, Сона думала о том, что должна не плакать, а радоваться. Она полюбила и вышла замуж, будучи вдовой, – словно ожила после смерти. Ей было дано понять, что она больше никогда не сможет вынести похоть чужого мужчины и безмерное унижение от этого, а значит, она стала свободной.
Арун колебался, но все-таки ему пришлось сказать Соне то, что он хотел сказать:
– Любовь моя! Если вдруг случится так, что я не вернусь, обязательно отыщи Ратну – вместе вы сможете выстоять!
Сона вздрогнула. Арун был прав. Зачем она отослала Ратну?! Вдвоем им было бы легче и проще.
– Прости! – прошептала она.
– Ты просишь прощения у меня? – удивился Арун.
– Нет. У другого человека. А что касается нас… В первый раз я не видела смысла восходить на костер и боялась этого, но теперь… Ради чего мне жить? Ради себя, тоскующей и одинокой? Пусть наши души сольются воедино и мы никогда не расстанемся!
Ее слезы высохли, а в голосе звучал почти благоговейный восторг перед чем-то высшим, недоступным пониманию, но всесильным. Арун не стал спорить, он только сказал:
– Поклянись, что не убьешь себя, пока не увидишь мой труп. Что бы ни случилось, продолжай надеяться, что я жив, и верить в то, что мы встретимся. Это единственное, о чем я тебя прошу.
И Сона прошептала:
– Клянусь!
Арун покинул крепость во время перестрелки, под прикрытием огня и дыма. Он полз, пока не достиг развалин какого-то дома, где и поспешил спрятаться. Будь его воля, он никогда бы больше не показался на глаза ни англичанам, ни индийцам, но сердце жарко стучало: «Сона, Сона, Сона!» И он ничего не мог с ним поделать.
Ближе к полуночи Арун выбрался из укрытия. Перестрелка прекратилась. Прежде суетливый и шумный, как всякий перекресток торговых и военных путей, заставленный палатками и лотками Канпур сейчас застыл в угрожающей тишине и безлюдье.
Арун видел брошенные кем-то в паническом бегстве тюки и коробки, игрушки и книги с обгоревшими страницами, атласную женскую туфлю, тележку со сломанным колесом.
В голову пришла мысль о том, чтобы зайти в какой-нибудь пустой дом и поискать еду и воду. Обнаружив английское бунгало, до которого не добрался огонь, он медленно и осторожно, поминутно оглядываясь, прошел через сад и тихо поднялся по ступенькам веранды.
Внутри валялись обломки мебели, тряпки, какой-то мусор. Дверь кладовой была распахнута, и Арун нашел на полках жестянки с консервами и винные бутылки. Банки было сложно открыть, а вина ему не хотелось. К счастью, в кухне нашлась миска холодной чечевицы и черствые лепешки, а в сохранившемся во дворе колодце была вода.
Умывшись, напившись и утолив голод, Арун почувствовал себя увереннее. Он отряхнул одежду, пригладил волосы и двинулся по улочке, вдыхая знакомый запах ночных цветов, угля, навоза и непривычный, пугающий – порохового дыма, кирпичной крошки,
