налобными фонариками, пластмассовыми чемоданчиками, папками и книгами. Одна из стен гостиной была полностью завешана шестью аккуратно подогнанными друг к другу картами. На них в масштабе 1:50000 были изображены Северо-Западные Альпы. В картах торчали тринадцать красных и синих булавок, которыми помечались места, где в последний раз пеленговали рысей. Красными помечали самок, синими – самцов.
Стол посередине комнаты был уставлен посудой, хлебом, молоком и кукурузными хлопьями, еще на нем стояла бутылочка «Пингу», любимого сиропа Геллерта. Однако за столом никого не было. Штальдер в теплых брюках со множеством боковых карманов сидел с куском хлеба в руках перед компьютером и искал на сайте газеты «Санкт-Галлер Тагблатт» сообщение об отрубленных лапах – вчера вечером он дал свой комментарий по просьбе одного журналиста. Скафиди стоял на кухне в штанах от лыжного костюма и жарил яичницу.
– Попробуем-ка лучше эту антенну, Скафиди, – сказал Геллерт, широкими шагами вошедший в гостиную в темно-синем термобелье, держа в руках странную металлическую конструкцию и легким кивком приветствовав Лена. – Ничего не имею против твоего ремонта, но с той антенной достаточно один раз упасть, чтобы она опять сломалась.
Геллерт положил ни разу не попадавшуюся на глаза Лену конструкцию на стол, между маслом и «Несквиком», и защелкал разными шарнирами. Странная вещица становилась все более похожей на телевизионную антенну Штальдер уже нашел статью и критически взглянул на геллертовский новодел:
– Ты уверен, что она работает.
– Уверен. Я сам ее собирал.
– А как мне ее держать? – поинтересовался Скафиди, переворачивая яичницу на сковороде. – То есть почему у нее шесть усиков, когда у обычных антенн – четыре?
– Не беспокойся, тебе не придется с ней пеленговать. Вы с Леном возьмете обычные.
Лен знал, что еще не очень ловко обращался с антеннами. И стремился поскорее приспособиться. Сев за стол и отрезав себе хлеба, он принялся рассматривать фотографии на облицованных плиткой и не занятых картами стенах. Фотографии, которые Штальдер и Геллерт делали «в полях» за последние годы. Рыси на воле. Самка Мила с двумя детенышами, сразу после их рождения. Рена – только кисточки на ушах и острый, как нож, взгляд. Следы на снегу, ведущие с открытого поля к лесной опушке, под ослепительным солнцем, внизу подпись: «Зико». Все это рыси, чьи лапы могли теперь лежать в Берне у судмедэкспертов.
Лен мог бы отнестись к этому с безразличием. В конце концов, он ведь просто проходил альтернативную службу. Через три с половиной месяца он уедет отсюда обратно в город и станет искать новую работу. Быть может, его завораживала смена обстановки – здесь, в Альпах, где у него еще не сформировалось привычек. В Альпах, из-за рысей переставших быть лишь кулисой, на фоне которой, как на открытке, достаточно было запечатлеть яркий силуэт под отливающим стальной синевой небом. Или, может, он не мог забыть вида усыпленной, ровно дышавшей Мены. Так или иначе, Лен с некоторым
