заговорить про их коробки? Двадцать шестой слайд; у нас осталось примерно десять секунд…»
Я быстро соображаю, не вскочить ли прямо сейчас, чтобы выдернуть шнур питания. Я видел этот ролик столько раз, что мне не нужно видеть экран; это, наверное, самая знаменитая реклама в истории компьютерной индустрии.
– Унификация мыслей – более мощное оружие, чем любой флот или армия на земле. Мы – один народ с единой волей, единой решимостью, единой целью. Наши враги заболтают себя до смерти и погрязнут в собственных заблуждениях. Мы победим!
Остались считанные секунды. Женщина бежит к большому экрану перед залом с молотом в руках, чтобы метнуть его в лицо Большого Брата, – и я точно знаю, что будет, во что превратятся осколки в следующем кадре, когда передвигаю свой планшет, стараясь не коснуться экрана из закаленного стекла, поднимаю его и переворачиваю, пока музыка нарастает, предваряя то, что в оригинальной рекламе было объявлением о выходе на рынок нового, революционного, типа компьютеров.
«Готов…»
Свет мигает, и в экран планшета между моим лицом и экраном проектора будто врезается грузовик. Это не физическая сила, но от этого не легче, если судить по едкому дыму из вентиляционных прорезей и тусклому свету из отделения для аккумулятора.
Я роняю планшет, прикрываю глаза одной рукой и прыгаю примерно в сторону задней части проектора. Приземляюсь на живот где-то посередине стола, хлопаю руками, пока не нащупываю несколько проводов, выдергиваю их, но все равно слишком боюсь открыть глаза, чтобы посмотреть, какие кабели схватил. Сзади кто-то кричит, кто-то плачет, кто-то издает неразборчивые стоны, как больное животное. А потом кто-то бьет меня по ребрам.
Я открываю глаза. Проектор погас, а Рамона сидит сверху на Софи из Фауст-Фронта – или той твари, которая управляет ее телом, – и размеренно колотит ее головой об пол. Потом я понимаю, что боль в боку чувствую не я, а Рамона – Софи отбивается. Я переворачиваюсь и оказываюсь рядом с Анной. Лицо у нее обвисло, как резиновая маска, а глаза мерцают в полумраке зала. Отчаянно дергаюсь, хватаюсь за край стола, подтягиваюсь и падаю ей на колени. Она тянется к моей голове, но сущность в ней еще не слишком хорошо умеет управлять человеческим телом, так что я снова переворачиваюсь, падаю задницей на пол (копчик мне завтра об этом напомнит) и кое-как поднимаюсь на ноги.
Размеренное заседание превращается в побоище, какое только и может произойти, если большинство членов международного комитета вдруг превратились в зомби-мозгоедов. К счастью, это не зомби в духе Сэма Рэйми, а всего лишь бюрократы среднего звена, которым инвокационная геометрия Дхо-Нха (в данном случае – вставленная между двумя слайдами в презентации) просто отформатировала кору головного мозга, чтобы освободить место для каких-то шептунов из иных измерений. Половина из них даже встать не может, а те, что уже с этим справились, еще не освоились со всем остальным.
«Ты с ней разобралась?» – спрашиваю я Рамону, пробираясь мимо Анны (которая сейчас отвлекает Франсуа тем, что грызет его левую руку) так, что чуть
