звонок, и следователь берет трубку, выслушав, отдает честь.
– Слушаюсь. Пойдем, – зовет он генерала и подводит к двери. – Ладно, иди: не до тебя. Завтра, завтра в это же время продолжим допрос. Иди! Свидетелем будешь… пока!
Шкловский выходит на улицу и видит валяющиеся везде трупы.
– Что здесь было? Война, что ли? – восклицает он.
– Похороны, – сквозь стоны произносит один из лежащих на снегу людей.
– Кого хоронили?
– Ты что – с луны свалился?
– С Лубянки.
– А-а… отца, отца родного хоронили. Коба умер, вот, кто! Его хоронили.
По улице, объезжая трупы, медленно движется черный, сверкающий лаком лимузин. Шофер сигналит и раненные сползают на обочину.
– Эй, – высовывается из заднего сидения лысый человек в пенсне, – подойди сюда.
Генерал покорно подходит.
– Давай подвезем человека, – с грузинским акцентом обращается Берия к шоферу. – Поздно уже.
– Я здесь рядом живу.
– Ничего, подвезем: сделаем доброе дело. Люди должны выручать друг друга, – делает он широкий жест, невольно указывая на трупы. – Садись, дорогой. Теперь все будет хорошо: виноватые будут наказаны, невиновные оправданы. Что тогда будет, а, как ты думаешь?
– Коммунизм?
– Долгая счастливая жизнь!
Генерал поднимается по лестнице, навстречу ему катится глобус, за ним с лаем, визгом и воплями несутся две собаки и ватага детей. Он пытается схватить своего сына, но тот юркает между ногами и ускользает. За ними едва поспевает карапуз лет пяти в тельняшке, брюках-клеш с киксой во рту и папиросой, небрежно свисающей с губы. Генерал поднимает его за шиворот:
– Куда торопишься, хлопчик?
– Ну ты, фраер десовый, – слышит в ответ, – убери лапы! Сяс на пику тебя посазу!
Генерал выбивает нож из руки пацана, подносит его к лицу, прикуривает от его папиросы и опускает на ступеньки.
– У нас теперь коммуналка, – заводит он Берию в свою прежнюю квартиру, где происходит застолье.
– Белеет па-арус одинокий… – задушевно поет какая-то молодая девушка в глубине квартиры.
– В тумане мо-оря голубом, – подпевают ей два молодых офицера с гармошкой и гитарой.
– Пересядьте, пожалуйста, тетя – говорит сын генерала какой-то женщине в старомодной одежде начала века, – мне не видно.
– Это мое место! – наставительно говорит женщина, раскрывая веер, что еще более закрывает происходящее от сидящих за ней. – Я всегда здесь сижу!
– Дура старая, – говорит сын генерала, ныряет под стол и ползет на коленках. – Я еще подложу тебе кнопку под жопу. Я тебе сделаю ночью велосипед. Ты у меня еще попляшешь, ты у меня еще будешь просить прощения! А вот и не буду, – отвечает он, утрированно изображая ее.
– Это
