«подчинялся директивам»…
Что ни день – склока острее. Мучается Вася. За Владимира заступается, до хрипоты спорит.
Дело до Совета дошло. Опять кооператив приказа не выполнил.
А Владимир все одно долбит: – Не признаю полицейских мер! Каждое учреждение само себе хозяин. Дисциплина? Плевать я хочу на вашу дисциплину… Не для того мы революцию делали, кровь проливали, буржуев выгоняли, чтобы в новую петлю лезть… Командиры какие нашлись!.. Мы и сами командовать умеем.
Спорили, кричали… – Не подчинитесь, мы вас из Совета исключим, – пригрозил председатель.
– Попробуйте только! – сверкнул глазами Владимир. – Всех своих молодцов пекарей из милиции отзову!.. Кто вас тогда защищать будет? Живо под пяту буржуев попадете. Туда и дорога вашему Совету! Не Совет, а участок!..
Сжалось сердце у Василисы. Ах, зачем это сказал!.. Теперь нападут. И не ошиблась Вася. Взволновалось собрание. Как? Совет оскорблять?… Стоит Владимир бледный. Защищается. А кругом гудят, напирают…
– Исключить! Арестовать! Вышвырнуть негодяя!..
Спасибо Степану Алексеевичу, выручил. Предложил Владимиру удалиться в соседнюю комнату. Ушел Владимир. И Вася за ним. Досадно ей, зачем «глупость сморозил»? Да и на Совет сердце берет: можно ли по словам человека судить? По делам судят. Всякий знает, как Владимир за Советы стоит: не он, так, пожалуй бы, тогда, в октябре, и не отстояли бы большевиков… Это он офицеров обезоружил, это он заставил городского голову бежать из города, а непокорных вывел на улицу: нате, снег разгребайте!..
За что же его из Совета исключать? За горячее слово?
Волнуется Вася, идет в комнату, что позади президиума помещается. Сидит Владимир у стола, голову рукой подпер. Хмурый. Глаза свои лучистые на нее поднял, а в них мука, тоска и обида. Такой показался он ей вдруг малый да беспомощный, будто обиженный ребенок.
И нежной жалостью затопилось сердце Василисы. Ничего бы не пожалела, только бы не страдал ее милый!
– Напугались наши государственники? – начал Владимир хорохористо. – Струсили моей угрозы? Еще не так… И оборвался.
Глядит на него Вася тепло так, в глазах упрек.
– Не правы вы, Владимир Иванович… Сами себе вредите!.. Ну зачем вы это сказали? Вышло, что вы против Совета пойдете…
– И пойду, если Совет заместо участка станет! – еще упрямится Владимир.
– Сами не думаете. – Близко подошла к нему Вася. И, будто старшая, на него глядит: ласково, а серьезно.
Владимир в глаза ей смотрит. Молчит.
– Признавайтесь сами, погорячились!.. – Опустил голову Владимир.
– Сорвалось… Обозлили.
И снова глядит в глаза Васе, будто мальчик, что матери винится.
– Теперь уж не поправишь… Все пропало! – махнул рукой.
Подошла Вася к нему вплотную. Сердце от боли-нежности разрывается. Такой он ей сейчас родной стал. Положила руку на голову его, гладит.
– Полно,
