Занесли в самую дальнюю камеру, бросили на пол. Кругом темень – хоть глаз выколи. На ледяном полу ни соломинки. Ангела и черта, естественно, тоже нет. Где я сам, уже не видно. На определенном этапе обрывочные мысли прекращаются, ощущение полета и взгляда со стороны тоже исчезает. Все кружится, катится и проваливается в тихую неизвестность. Наверное, я просто уснул. В любом случае сознание вернулось не скоро, а в себя я пришел от дикого холода…
Кто-то неуклюже протирал мое лицо мокрой тряпкой. Видимо, в камере все-таки был слабенький свет, я различал силуэт склонившегося надо мной человека.
– Анцифер? Фармазон?
– Бредит, видать, – тихо раздалось в ответ. – Ишь какие непонятные слова выговаривает, бедолага.
– Брось его, Ванья! – донеслось из темного угла. – Стражники говорили, что это колдун.
– Ваши стражи только бить почем зря горазды. Вона как парня веревками опутали – ни стать, ни сесть. А ты говоришь, колдун…
– Да он сам только что произносил имя Светоносного Люцифера и еще часть какого-то заклинания!
– Эй, добрый человек, – вновь склонился надо мной тот, кого называли Ваньей. – Уж будь ласков, скажи на милость, ты не колдун ли?
– Нет… – слабо выдохнул я, пытаясь повернуть голову. Слева забрезжил свет. Жалкая глиняная плошка с плавающим в черном жире фитилем, желтое пламя вычерчивает в темноте лица двух мужчин. Один очень молод, лет восемнадцати – двадцати, с добрым взглядом. Другой, наоборот, очень стар, с жиденькой бородой, бегающими глазками и непонятно-язвительной ухмылкой. Его смуглая кожа напоминала печеное яблоко, а огромное количество морщин превращало лицо в резную индейскую маску. Он мне сразу не понравился. Меж тем молодой узник вздохнул и опустился на колени.
– Освободить бы тебя, да вот, вишь, у самого руки связаны. – Он продемонстрировал мне стянутые веревкой запястья. – Кровь со лба я тебе кое-как отер, ранка неглубокая, но шрам будет.
– Где я?
– В королевской харчевне «Паштет из короны»! – издевательски фыркнул старик. – Ясное дело, что он не колдун, раз такой дурак. Валяется связанный в тюрьме, в камере смертников, да еще нахально спрашивает – где я?! У, так бы и дал по зубам…
– Ты чего раскричался-то, старый Сыч? Али не видишь, что парень и ответить тебе не может. А ну оставь его!
– Что?! Это ты мне? Из-за него? Ну, Ванья. – Старик раздраженно сплюнул и ушел в свой угол. Молодой только головой покачал:
– Поговори со мной, добрый человек… Сегодня последнюю ночь на свете живем. Ты, видно, и вправду не ведаешь, куда попал… Рассказать, что ль?
– Сделай милость… – Я уже мог говорить ровно, без запинок, все тело так затекло, что боли от врезавшихся веревок почти не ощущалось.
