не предпринимайте. А мы с Пашутиным отсюда прощупаем эту «хижину дяди Тома».
Ромка и Чернышов проползли метров пятьдесят вниз по течению, где без труда по торчащим из воды булыжникам перекочевали на противоположный берег. Устроились под бугром, за высохшими кустами малины, торчащими с другой стороны от дряхлой развалюхи.
– Чего ждем? – прошептал на ухо товарищу покрасневший от возбуждения Свят Чернышов.
– Тише, ты, – Ромка вытер рукавом вспотевшее лицо. – Дай дух перевести.
– Может, там и нет никого. Уж давно, падла, смотался, пока мы ползали.
– Слышь, заткнись, а! Не капай на мозги.
Вдруг ударил выстрел из пистолета, за ним другой. В ответ короткими очередями затакали автоматы Кныша и Пашутина, выбивая саманную труху из стен хибары. Солдаты занервничали.
Вновь наступила томительная тишина. Только над головой легкий ветерок шелестел сухой редкой листвой, изредка посылая сверху им желтые кружащиеся «визитки» предстоящей зимы.
Снова пару раз стрельнули из мазанки.
– Лежи здесь. Я попробую подобраться ближе, – сказал, не выдержав, Танцор, его блестящие от возбуждения глаза стали похожи на две большие черные пуговицы на старом дедушкином пальто.
– Тебе, что Кныш велел? Сидеть и не рыпаться! – сурово цыкнул на напарника разозлившийся Ромка.
– Ладно, уговорил. Только я все равно «эфку» зашвырну «ваху». Для профилактики. Чтобы не скучал, падла!
Чернышов извлек из кармана потрепанной разгрузки «лимонку».
– А добросишь, лежа-то? Не вздумай вскочить! Плюху-то в один миг схлопочешь!
– Не бзди, Самура. Башку только пригни пониже. Сейчас мы ему устроим «танец живота».
Танцор просунул палец в кольцо, но выдернуть «чеку» не успел: из развалин выскочил взъерошенный «чех» в темно-синей спортивной куртке с закатанными рукавами, вооруженный пистолетом, и побежал с бугра вниз, прямо на них. Приподнявшись с перепугу ему навстречу и стиснув зубы, Ромка отчаянно задергал затвор, выплюнув вправо пару патронов, нажал на спуск. Растерявшийся «чех», увидев перед собой бойцов, метнулся было в сторону, но длинная очередь из автомата безжалостно отшвырнула его назад. Взмокшие от волнения, солдаты, выжидая, продолжали лежать в укрытии, держа на мушке лачугу и упавшего «духа». В нескольких метрах от них на спине лежал сраженный боевик, из которого медленно уходила жизнь. Был хорошо виден его небритый квадратный подбородок и судорожно дрожащий выпирающий под ним кадык. Дернувшись, «чех» затих. Душа отлетела.
Вдруг из-за облупившейся стены хаты высунулась, блеснув на солнце, бритая голова сержанта Кныша, и он коротко свистнул им, подзывая. Солдаты с облегчением покинули свою засаду, с опаской подошли к мертвому. Это был молодой рослый парень, лет двадцати трех, с сильными жилистыми, как у борца, руками, почему-то по локоть испачканными в запекшейся крови. Он лежал на спине, в упор прошитый
