что, лейтенант, как думаешь, дадут тебе за это медаль? – спросил Копелян.
– Было б за что. Если б в отряде нам за каждый такой случай медали давали, мы б сейчас ходили вроде древних богатырей – вся грудь в железе. Те, кто жив, конечно, остался. Меня-то раненым вывезли, когда все более-менее хорошо было. А потом, я слыхал, круто нашим досталось. Перед самым нашим наступлением немцы вообще озверели. А вот стреляешь ты, Оганес, косовато. Сразу видно – артиллерия, привык к более серьезным калибрам. Надеюсь, что больше стрелять не понадобится. Хотя… Черт его знает. Наверняка ведь много всяких недобитков осталось, по которым веревка плачет. Для них-то война не кончилась. Не все ж драпануть успели. Да и некуда тут было особо драпать. Где-то ведь отсиживаются.
– Да, всякие бывают случаи, – подал голос Никифоров. – Вон ребята-шоферы рассказывали. Под Оршей одного такого нашего поймали. В лесу сидел три месяца. Ему жена еду носила. Старостой был. Так он на коленях перед ними стоял – только через деревню его не ведите.
– И что?
– Повели… А дальше вести уже некого было. И даже особо хоронить было нечего. Если только по кусочкам собирать…
– Нет, бабам нельзя давать на расправу, – покачал головой Мельников. – Жуткие они вещи делают… Мы вот в отряде были против жестокости. Полицаев мы просто вешали. Ну разве что какой-нибудь волостной староста попадался или повыше. Тогда-то конечно. Такие петлей не отделывались. Но потом другая установка вышла – кто из полицаев сам перебегал, того брали в отряды. Мы, правда, не брали. Но мы вообще мало кого брали.
– Элита, – усмехнулся Копелян.
– Вроде того. У нас командиром был пограничник, у него не забалуешь. Зато и воевали мы… Пленные немцы говорили – они были убеждены, что мы – это заброшенная из Москвы элитная диверсионная часть.
– А немцы? Пленные? Что с ними делали, товарищ лейтенант? – спросил молодой рядовой Егоров, который сидел в сторонке и жадно слушал рассказы про войну, на которой он не успел побывать. Парень даже не представлял, насколько ему повезло…
– Какие пленные, парень? У нас, знаешь, тыла не имелось, отправлять пленных было некуда. Обычных солдат мы просто ставили к стенке. А вот каратели… Кто в руки к партизанам попадался – тот сто раз проклинал, что родился на свет.
Мельников потянулся к бутылке с вином, но передумал.
– Надоело мне эту кислятину пить. Рядовой Егоров!
– Я! – вытянулся солдат.
– К одноногому бегом марш!
– Я по-немецки…
– На слова «цвай шнапс» тебя хватит. И скажи еще «лейтенант». Он поймет, что для меня. Бегом, я сказал!
Но выпить не удалось. Молодой, выскочив, вскоре ворвался с вытаращенными глазами.
– Товарищ старший сержант! Там стреляют!
– Из чего?
– Да… – замялся Егоров. В самом деле, где б он умел научиться различать звуки выстрелов?
– Мать твою! Сколько раз стреляли?
– Два…
