бал дает – везде музыка нужна. В другие уезды стали приглашать, потом – в Смоленск, теперь даже в другие губернии ездит.
– А летом прямо на полях репетирует. – Суховская в перерыве тоже похлебала ухи, один Тоннер смотрел на остывающий суп, не мечтая его попробовать. – И музыку, паразит, слушает, и за крестьянами приглядывает, чтоб не лодырничали!
– Разумно! – только и успел вставить Тоннер.
– Так что выяснилось! Где оркестр играет – урожай больше!
– Это ты, Оленька, привираешь, – махнула рукой Растоцкая.
– Святой истинный крест, – побожилась Суховская. – Где у меня пуд, у него – под оркестр – два.
Вера Алексеевна задумалась, а потом, повернувшись к мужу, шепнула:
– В следующем году Петьку с балалайкой выпустим, а его Прасковья пусть на поле пляшет. С танцами, может, все три соберем.
Внезапно Горлыбин открыл глаза, и музыка сразу прекратилась. Поднялся предводитель местного дворянства Осип Петрович Мухин. Подчеркивая важность момента, солидно прокашлялся. Тучин с Угаровым заключили пари: произнесет ли очередную здравицу императору или поздравит-таки молодых? Тишину нарушали лишь мухи, летавшие по залу.
– Дамы и господа!
Замерли даже лакеи. Терлецкий покрылся липким потом: тост за государя неминуемо вызовет смех. Федор Максимович и сам не удержится! Но смеяться над монархом – преступление! Что ж делать?
– Дамы и господа, – повторил предводитель. Речь свою он записал на бумажку, но жужжащая муха отвлекала от написанного.
– Дамы и господа! Здоровье…
Лакей Гришка пришел на помощь, прихлопнув злокозненную муху прямо над ухом оратора, чем сбил его с мысли в очередной раз. Даже музыканты высунулись с хоров, так было интересно.
– Здоровье… молодым! – И Мухин шумно выдохнул.
От радости все зааплодировали, а пригубившим шампанского князю с княгиней закричали: «Горько!»
Михаил Ильич Рухнов, записанный Денисом в замухрышки, страдал. Он так надеялся на соседство с Настей за праздничным столом, столько сил приложил, чтобы сесть с ней рядом! Сел – и оцепенение напало! Слова сказать не может! А все из-за Шулявского! Кой черт принес его сюда? И двух франтов, что сидят напротив! На них Настя тоже поглядывает! Ой, даже на молокососа Митеньку взгляды бросает! Никого не пропускает! Рухнов с завистью посмотрел на художника Тучина: молод, богат, красив. Потому так легко и увлек Машеньку! Молодая Растоцкая давно уже не изображала светскую львицу, беседа с Александром текла оживленно. Вопросы и ответы были самые обыденные, но в глазах девушки сверкали влюбленные искорки, и самые простые слова превращались в чувственные признания.
– Я мечтаю написать картину, – Тучин делился с ней замыслом. – Помпеи, раннее утро, но небо черно, свет лишь от зарева Везувия. Жители с пожитками бегут из обреченного города, в их глазах страх, и только один человек, художник,
