своду, а руки простерлись к ночному светилу; мне показалось, ее охватил исступленный восторг, и я все еще спрашивал себя, в чем причина этого внезапного восторга, когда сам поднял голову, растерянно оглядываясь по сторонам и всем своим существом устремляясь к Невидимому, тому невидимому, кто исполнял для нас музыку. И какую музыку! Мы ее уже знали! Кристина и я не раз слышали ее в детстве. Но никогда на скрипке папаши Дое она не звучала с такой божественной силой. Самое лучшее, что я мог сделать в такую минуту, – это вспомнить все сказанное недавно Кристиной об Ангеле музыки. Я не знал, что и думать о незабываемых звуках: если они не спускались с неба, то неизвестно, откуда брались на земле. Там не было ни инструмента, ни руки, которая водила бы смычком. О, я прекрасно помнил восхитительную мелодию – «Воскрешение Лазаря». Папаша Дое исполнял это для нас в минуты печали и веры. И, честное слово, я почти ожидал увидеть, как поднимается могильная плита отца Кристины. Мне пришла мысль, что Дое был похоронен вместе со своей скрипкой, и, по правде говоря, я не знаю, до чего дошло в эту зловещую минуту в глуши маленького провинциального кладбища, рядом с черепами, мое воображение и на чем остановилось. Но вот музыка смолкла, и я пришел в себя. Мне показалось, будто я услышал шум со стороны скопища черепов и костей.
В. – Вы слышали шум со стороны скопища черепов и костей?
О. – Да, мне почудилось, что черепа усмехаются, и я невольно вздрогнул.
В. – А вы не подумали, что за костями как раз и мог прятаться тот самый божественный музыкант, который так очаровал вас?
О. – Еще бы, конечно подумал и уже не мог думать ни о чем другом, господин комиссар, я даже не последовал за мадемуазель Дое, которая поднялась и направилась к воротам кладбища. Она была настолько поглощена своими мыслями, что не заметила меня. Я замер, не спуская глаз с костей, решив разобраться в этой невероятной истории и найти разгадку.
В. – Что же все-таки случилось, если наутро вас нашли полумертвым, распростертым на ступенях главного алтаря?
О. – К моим ногам скатился череп… потом второй… и еще один… Можно было подумать, что я стал мишенью этой зловещей игры в шары. Мне пришло в голову, что какое-то неосторожное движение нарушило порядок в нагромождении костей, за которыми прятался наш музыкант. Такое предположение показалось мне тем более обоснованным, что на залитой ослепительным светом стене ризницы внезапно мелькнула чья-то тень.
Я поспешил вослед. А тень, толкнув дверь, уже проникла в церковь. У меня были крылья, а у тени – широкое пальто. Я успел ухватиться за полу пальто тени. В этот момент тень и я оказались перед главным алтарем, и лунный свет падал прямо на нас. Я не отпускал полу, тень обернулась, пальто, в которое она была закутана, распахнулось, и я увидел, господин судья, так же ясно, как вижу вас сейчас, кошмарный череп, устремивший на меня горящий взгляд, в котором отражалось пламя ада. Я решил, что имею дело с самим Сатаной, сердце мое не устояло перед этим потусторонним видением, больше я ничего не помню вплоть до того момента, когда очнулся в маленькой комнатке
