тому же, не получив от Эрминтруды подтверждения способности князя тем или иным путем зарабатывать на жизнь, она и сама склонялась к тому, что в словах Уолли таилась изрядная доля истины.
Тем временем Эрминтруда проводила знатного гостя наверх, где ему была отведена самая лучшая спальня, и взволнованно высказала надежду, что ему там будет удобно. Просторная комната, обставленная с вызывающей роскошью, не давала повода в том усомниться, однако Эрминтруда с чисто женским кокетством желала услышать соответствующие заверения из уст самого князя. И он ее не разочаровал.
Рассыпавшись в безудержных похвалах по поводу ее вкуса, князь вновь облобызал ее ручку и, не выпуская мягкую ладонь Эрминтруды из своей руки, пылко заговорил:
– Наконец-то мне выпало счастье созерцать вас посреди милой вашему сердцу обстановки! Позвольте сказать вам, что здесь просто очаровательно. И вы, мое чудо! Боже, до чего вы обворожительны!
Никто прежде не изъяснялся с Эрминтрудой столь изысканно, даже Джеффри Фэншоу в пору самых ранних ухаживаний. Эрминтруда куда больше привыкла выслушивать упреки по поводу своего низкого происхождения и, будучи по натуре женщиной мягкой и покладистой, воспринимала высокомерное и снисходительное отношение соседей как должное. Вот почему она совершенно таяла от медоточивых слов, лившихся рекой, и вдобавок из уст не кого-нибудь, а настоящего князя. Эрминтруда даже не пыталась отнять руку, а уж тем более приостановить безудержный поток лести. Она лишь по-девичьи зарделась и неуклюже спросила велеречивого гостя, хороший ли у нее вкус.
Князь Варасашвили, оказавшись в родной стихии, развернулся вовсю.
– У вас поразительный вкус, дорогая моя! Вы самую нищую лачугу в хоромы превратите! Вы необыкновенная женщина! – распинался он. – Едва увидев вас, я сразу подумал, что эту женщину недооценивают. Да, воистину вас никогда никто не понимал! Внешне вы так веселы и беззаботны, что окружающие наверняка считают: «Все у нее есть для счастья, у нашей хорошенькой миссис Картер, – муж, прелестная дочурка, состояние, красота!» Должно быть, лишь мне удалось рассмотреть в самой глубине ваших глаз ту неуловимую тоску, что выдает страдающую душу, грусть одиночества – того одиночества, от которого так часто томятся добрые люди. Ведь их не понимают и недооценивают окружающие, даже самые близкие.
Слова его лились бальзамом на израненную душу Эрминтруды, которая до этой минуты ни разу в жизни даже не заподозрила, что ее недопонимают. Она томно вздохнула и устремила на князя растроганные глаза, полные восторга и признательности.
– Удивительно, – выдохнула она. – Мне ведь еще при нашей первой встрече показалось, что вы необыкновенно чуткий человек.
Князь нежно пожал ее руку.
– Мы с вами связаны незримыми душевными узами. И вы тоже чувствуете это, ведь вы так не похожи на всех своих соотечественниц.
Эрминтруда была твердо убеждена, что лучше Англии страны в мире нет, и считала англичан господствующей расой, однако слова князя восприняла
