слышала, как мама кому-то из подруг, плача, рассказывала по телефону, что Маша чуть не умерла в кроватке. Просто перестала дышать. Мама схватила ее всю синюю и начала трясти. И только тогда Маша задышала.
С младшей сестрой совершенно не о чем было говорить. Она вообще не говорила долго. И пошла поздно. Катя по-прежнему рисовала вазы с цветами – ими были увешаны все стены, оклеен туалет, две картины висели на стеклянной двери в кухню. Но Катя, увы, уже навсегда была изгнана из детского рая, она превратилась в семейную тень.
Маша, Маша, Маша. Машенька, малышка. «Смотри, как она улыбается. Смотри, как она машет ручкой. Смотри, она пытается ползти. Маша никак не садится, уже восемь месяцев, Маша не садится, Маша не садится, Маша села!!!» Будто не о чем больше говорить. Все разговоры в семье вертелись вокруг Маши. «Маша – это наша победа! Маша перестала таращить глазки, у нее опять дрожит подбородок! Маша пытается идти! Смотрите, она сделала шаг!!! Целый шаг! Умница!» Кате велено было радоваться. Велено было становиться взрослой. Нет, она не страдала, уж точно не осознавала, что страдает. Ей надо было приспосабливаться к новой реальности и учиться радоваться тому, чему положено. Принимать правила.
Иногда и ей перепадало внимание. По вечерам отец затеял читать ей «Маленького принца». Он садился с Катей на диван, она прижималась к его подмышке, и они читали. Полчаса. Это были их великие полчаса. «Дети должны быть очень снисходительны к взрослым», – читал отец. И Катя старалась.
Внимание родителей утекало к Маше. Даже когда Катя заболела корью, она не стала главной, потому что все очень боялись, что Маша заразится. Катю с температурой отвезли к бабушке. Она неделю смотрела на старый бордовый ковер, на котором распускались цветы и рассказывали ей свои истории. Еще по ковру полз градусник, он извивался, как гусеница, и перебирал мелкими ворсинками. Когда болезнь миновала, Кате позволили вернуться в дом. Маша, слава богу, не заболела. Понимали ли родители тогда, что Кате их недоставало? Или им было совсем не до нее? Катя вертела свои детские воспоминания, как большой хрустальный шар. Сейчас, после стольких лет, ей казалось, что она тогда ощущала какую-то недосказанность, какое-то мрачное изменение в их семейном укладе, ошибочно полагая, что все из-за появления сестры. Что дети всегда вот так мрачно появляются. Но теперь понятно, что это было дыхание тайны. Запрятанного за пазуху халата материнского горя, которое нельзя показывать. И родители порой избегали Кати, чтобы она не разглядела их черную тоску. Маша стала для всех одновременно и выходом из горя, и его источником, откуда оно сочилось мертвой водой.
Выяснилось, что мама тогда потеряла ребенка. Недоношенная девочка родилась с серьезными пороками. Гематомы, кисты, позже присоединилась инфекция – то ли катетер в слабую венку неправильно поставили, то ли пневмония новорожденных развилась, то ли все это сразу. Девочка прожила всего две недели. И умерла. Ушла как ангел, тихо улыбнувшись Марине.
– Все
