цитируй своего Лютера.
– Wie bald "nicht jetzt" "nie" wird.
Я даже не поморщился. Просто перевел фразу:
– Как быстро «не сейчас» превращается в «никогда».
– Это великая цитата, – сказала Кэндис.
– И как все великие цитаты, содержит долю правды. Чем она тебя так зацепила?
– Просто мне кажется, что я отношусь к категории «не сейчас».
– Почему ты так думаешь?
– Яне могу жить моментом, не могу себе позволить радоваться тому, что у меня есть.
– Не слишком ли ты строга к себе?
– Вряд ли. Я знаю, что и ты такой же.
Wie bald "nicht jetzt" "nie" wird.
– Момент… – произнес я, словно пробуя слово на вкус. – Его роль слишком преувеличивают.
– Но ведь это все, что у нас есть, верно? Этот вечер, этот разговор, это мгновение. Что еще?
– Прошлое.
– Так и знала, что ты это скажешь, потому что зациклен на прошлом. Оно присутствует во всех твоих книгах. Почему «прошлое», отец?
– Оно всегда наполняет смыслом настоящее.
И еще потому, что из его цепких объятий не вырваться. Как примириться с тем, что в твоей жизни больше не будет того, что было? Подумать только: мой брак, возможно, дал трещину еще десять лет назад, а развязку ускорил тот самый январский день, когда я купил коттедж в Мэне.
Бесповоротность финала я осознал лишь наутро после моего ужина с Кэндис, когда в непривычно ранний час меня разбудил стук в дверь.
Мои немногочисленные соседи уже знали, что я не ранняя пташка. В этом глухом уголке штата Мэн все как один встают за час до рассвета, а девять утра здесь считается чуть ли не разгаром дня. Но я никогда не выныриваю из постели раньше полудня. Я – сова. Обычно начинаю работать после десяти вечера и засиживаюсь часов до трех, потом позволяю себе пропустить стаканчик-другой виски, посмотреть старый фильм или почитать, а около пяти утра ложусь спать. В таком ритме я живу с тех пор, как двадцать семь лет назад начал писать книги, что поначалу восхищало мою жену, а потом стало источником раздражения. «У тебя то разъезды, то ночные бдения, а жить когда?» – такие стенания я слышал постоянно и неизменно отвечал: «Виновен по всем пунктам». Теперь, когда мой пятидесятилетний юбилей остался далеко позади, я окончательно увяз в «вампирском» образе жизни: рассвет встречаю лишь изредка, когда я в ударе и строчу без остановки.
Но в то зимнее утро настойчивый стук в дверь заставил меня проснуться затемно. В какой-то момент мне даже показалось, что я пребываю в безумном кафкианском сне: по надуманным обвинениям меня пришли арестовать, и я… И я, покосившись на будильник, обнаружил, что стрелки показывают половину восьмого. Постепенно ко мне вернулось ощущение реальности. В дверь уже не просто стучали – барабанили.
Я встал с постели, схватил халат и потащился открывать. На пороге стоял коротышка в парке и вязаной шапке. Одну руку он прятал за спиной. Вид у него был обиженный.
– Наконец-то! – вырвалось у него изо рта вместе с облачком пара.
– Прошу прощения?
– Томас Несбитт?
– Да…
