публиковали перечень продуктов, которыми следовало запастись на случай перебоев снабжения, и призывали граждан ввиду опасности химической атаки ипритом («горчичным газом») получить противогазы и загерметизировать скотчем одну из комнат в квартире. В качестве альтернативы предлагалось, заслышав сирену, спускаться в подземные убежища.
Между тем, в реальность войны не верилось: окружающий мир выглядел привычным и безмятежным. Это, впрочем, не помешало Максу сходить на пункт выдачи противогазов и набить шкаф консервами. До кучи он запасся водкой и пивом.
На вопрос, станут ли они герметизировать комнату, Ифтах ответил, что ему это не нужно: в случае реальной угрозы его немедленно призовут. Макс же волен поступать, как хочет, но лично он – Ифтах – ничего бы делать не стал. Он проиллюстрировал свою позицию:
– В Ливане мы ожидали ракетного обстрела. Все укрылись в бетонный блиндаж, лишь мой напарник и я остались снаружи для наблюдения. Ракета попала точно в укрытие – не уцелел никто. С тех пор я уверен, что там, – Ифтах ткнул пальцем в направлении потолка, – есть парень, который давно уже всё и за всех решил. Так что особого смысла рыпаться нет.
Такая философия заражала, и Макс решил и вправду не рыпаться. Тем более что возня со скотчем совершенно ему не улыбалась.
Марина с мамой долго откладывали, но 15-го января ближе к вечеру – пока гром не грянул! – удосужились, и теперь совместными усилиями заклеивали скотчем окно, герметизируя одну из комнат квартиры.
В углу лежали три коробки с противогазами, стояли три упаковки по шесть банок пива «Маккаби», и валялось несколько пачек крекеров и орешков (женщины не продумали, как станут пить и закусывать в противогазах, но одно было ясно: стресс придется снимать). Валялась тряпка, которой предполагалось (если, не приведи Бог, понадобится) заткнуть щель под дверью.
Маринин отец стоял в дверях и нудил под руку:
– Какие же вы курицы. Я повыкину все противогазы. И не пущу вас в эту комнату. Всё равно ничего не будет. А если будет – тогда уже ничего не поможет. Подумайте лучше о главном. Вас отвлекают от главного, а вам хоть бы что. Да делайте что хотите! – осерчал наконец он и, пнув тряпку, вышел из комнаты.
Отец Марины был известный ленинградский писатель-диссидент. В разгар застоя, когда дочке было семь лет, его арестовали и осудили по статье «антисоветская агитация и пропаганда». Все до единого обвинения были смехотворны, что не помешало засадить писателя на четыре года, и еще два года продержать на поселении в Казахстане.
За политику в те времена сажали редко, больше выдворяли на запад. Чтобы всё-таки сесть, требовалась исключительная бескомпромиссность. На зоне таких уважали. Блатной авторитет Чеба даже предложил «политическому» заиметь персонального пидора. Писатель скромно отказался, и Чеба вручил ему банку сгущенки, чтобы тот в случае крайней нужды оплатил услуги рабочего петуха Тани. Но оставаясь в любой ситуации диссидентом, Маринин папа употребил драгоценную сгущенку своеобычно:
