подскочили. Израилевич, ничего спросонья не понимая, таращился на Макса, глядя как тот, машинальным движением опрокинув в себя стакан, наколол шницель и оттяпал зубами половину. Израилевич тоже схватил одной рукой стакан с недопитым пивом, другой – вилку и воткнул ее в шницель.
Сирена не умолкала, тошнотворный вой выворачивал внутренности.
– Ракета летит четыре минуты, – сказал Макс. – Полминуты прошло.
Израилевич не знал, за что хвататься. Шаря по столу, он рассовывал по карманам вещи: бумажник, записная книжка… что там еще?!
Макс тем временем влез в ботинки и надел куртку:
– Готов? Идем.
В коридоре хлопали двери и слышался топот, перекрываемый адским воем сирены. Покинув здание, ребята пересекли двор, заскочили в соседний корпус и спустились на три пролета.
– Ялла, ялла! Давайте! Скорее! – поторапливал входящих человек, дежурящий возле толстой железной двери.
Убежище представляло собой бетонный ящик, вдоль стен располагались скамьи. Половину мест уже заняли, народ прибывал. Макс сел на свободную скамью, Израилевич плюхнулся рядом. С другой стороны от Макса сели две перепуганные растрепанные израильтянки и тут же принялись о чём-то возбужденно трещать.
Дверь закрыли и плотно притянули к проему с помощью двух огромных поворачивающихся ручек. Сирену стало не слышно, а может, она наконец умолкла. Студенты тоже притихли, испугавшись собственных голосов.
Постепенно все снова загомонили. Привыкая к ситуации, начали обживаться: кто-то встал и принялся шагать из угла в угол, кто-то, подстелив плед, улегся на пол.
У дальней стены рыдала и причитала американка: что-то о маме, о родной Калифорнии… Ее успокаивали.
Некоторые, надев наушники, что-то слушали.
– Надо было радио взять, – прогнусавил окончательно проснувшийся Израилевич.
– Тут, скорее всего, не ловит, – предположил Макс. – Мы под землей, кругом бетон.
Израилевич потер лоб.
– А как мы узнаем, что можно выходить?
Это был интересный вопрос. Вообще, интересных вопросов было много. Воображение рисовало лежащий над головами студенческий городок в руинах, среди которых стелется ядовито-желтое облако горчичного газа… Газ рано или поздно развеется. Но рано – или поздно?
Истерикующая американка теперь сидела, закрыв ладонями лицо, и раскачивалась взад и вперед. Две соседние с Максом девушки вполголоса переговаривались на иврите – Макс вылавливал лишь некоторые слова.
Израилевич заерзал и принялся рыться в карманах:
– Хочу проверить, всё ли у тебя забрал…
Выложив на колени бумажник и записную книжку, Израилевич извлек из внутреннего кармана вилку.
– Вилка, – сказал он, удивленно ее разглядывая. – Это, наверное, твоего Ифтаха вилка.
– Дай сюда, – сказал Макс, забирая вилку. Мельком взглянув, он сунул ее в карман. – Это моя
