слезами мочить. Едем в поле. Собирайся.
Александр резво вскочил на ноги. Припрыгивая, он пустился вслед за отцом.
На дворе поднялся радостный лай собак. Егеря седлали коней. Затрубил рог. Суворов с сыном уехал в поле.
Авдотья Федосеевна написала подруге своей, Прасковье Тимофеевне Головиной, записку, что завтра к ней прибудет с сыном, и, послав верхового, успокоилась совсем.
Василий Иванович и Александр вернулись домой в сумерках «с полем» – затравили на озимых двух русаков. За столом Василий Иванович выпил водки и предложил сыну:
– Ну-ка, Александр, выпей первую солдатскую чарку.
Александр не решился.
– Пей, если батюшка приказывает, – поощрила его с насмешкой мать. – Он тебя всей солдатской науке наставит.
Александр отпил глоток из отцовской чарки, поперхнулся и как бы нечаянно пролил остаток водки. Отдуваясь, он высунул обожженный язык и принялся вытирать его краем скатерти.
Отец рассмеялся.
Утром Авдотья Федосеевна нарядилась в свое зеленое платье. Александра одели в нарядный кафтанчик с золотыми пуговицами и белые панталоны.
Василий Иванович распорядился лошадьми. К крыльцу подали возок с лубяным верхом, запряженный тройкой. Авдотья Федосеевна, в салопе[36] и теплом чепце, с помощью Мироныча и сенной девушки долго устраивалась в повозке так, чтобы не помять своего роброна[37].
Потом Александр живо забрался в возок и уселся там бочком, стараясь не помять платье матери.
– Трогай! – крикнул Василий Иванович с крыльца.
Тройка подхватила, и возок выкатился за ворота.
Печальные осенние поля лежали вокруг да колкое жнивье, на котором паслась скотина. Облетевшая листва деревьев местами устилала дорогу богряно-желтым ковром.
Хотя Головины и считались Суворовым роднёй, Александра туда везли впервые. Он и радовался, и боялся – чего, сам не знал, – и торопил время. В одном месте дорогу тройке перебежала тощая, одичавшая за лето кошка. Она мяукала – вспомнив, должно быть, теплую печку – и страдала по легкомысленно покинутому дому.
– Кошка! Уж не лучше ли вернуться? – пробормотала Авдотья Федосеевна.
Александр понял, что мать чего-то боится.
– Кошка, матушка, не заяц! – попробовал Александр успокоить мать.
Кучер, не оборачиваясь, подтвердил:
– Кошка – к доброй встрече. Да ведь и то: бабьи приметы! Вот если попа встретишь, поворачивай оглобли. Это наверняка.
Часа через два на вершине холма, над серым от зябкой осенней ряби прудом, завиднелась новая усадьба Головиных – высокий дворец с большими окнами, белыми колоннами и круглой беседкой над лепным фронтоном красной крыши. Кое-где еще виднелся неубранный строительный мусор: битый кирпич, бревна, доски. Зияли известковые ямы. Торчали стойки
Салоп – верхняя женская одежда, широкая, длинная накидка с прорезями для рук и небольшими рукавами.
Роброн – старинное женское платье с круглой, на обручах, юбкой и шлейфом.
