значит, то, что я вам подарил, превзошло ваши ожидания?
– Монсеньор! – проговорил Поножовщик, внезапно вставая. – Вы предлагаете мне этот дом и много денег… чтобы соблазнить меня; но я не могу…
– Не можете? Чего именно? – удивленно спросил Родольф.
Лицо Поножовщика оживилось, его стыд прошел; он сказал твердо:
– Я знаю, вы предлагаете мне столько денег не для того, чтобы склонить меня к воровству. Впрочем, я никогда в жизни не крал… Скорее всего для того, чтобы я кого-нибудь убил… но я по горло сыт кошмарами о сержанте! – докончил он мрачно.
– Несчастные люди! – с горечью воскликнул Родольф. – Неужели сострадание так редко встречалось им в жизни, что они видят в щедром даре лишь плату за преступление?
Обратившись затем к Поножовщику, он сказал ему мягким, ласковым тоном:
– Вы плохо думаете обо мне… вы ошибаетесь, я не потребую от вас ничего бесчестного. Я дарю вам лишь то, что вы заслужили.
– Заслужил? Я? – вскричал Поножовщик, сомнения которого возобновились. – Но чем же?
– Сейчас все объясню: с детских лет вы не имели понятия ни о добре, ни о зле и были предоставлены своему необузданному нраву; вы провели пятнадцать лет на каторге с отъявленными негодяями, голодали, холодали. Затем вы вышли на свободу, но из-за клейма каторжника и недоверия честных людей вам пришлось по-прежнему жить среди подонков общества; несмотря на это, вы остались честным человеком и угрызения совести за содеянное преступление пережили наказание, наложенное на вас судом.
Этот благородный и ясный язык стал новым источником удивления для Поножовщика. Он смотрел на Родольфа с уважением, смешанным со страхом и благодарностью. И все же никак не мог поверить его словам.
– Как, господин Родольф, из-за того, что вы меня поколотили, из-за того, что я посчитал вас своим братом рабочим (ведь вы говорите на арго, как наш брат) и рассказал вам свою жизнь за стаканом вина, а после этого помешал утонуть… Вы… как же это так? Словом, я… получаю дом… деньги, становлюсь… как бы буржуа… Послушайте, господин Родольф, говорю вам еще раз: такого не бывает.
– Посчитав меня своим братом рабочим, вы рассказали мне свою жизнь попросту, без притворства, не скрывая того, что в ней было преступного и благородного. У меня создалось мнение о вас… хорошее мнение, и мне угодно вас вознаградить.
– Но, господин Родольф, это же невозможно. Нет… сколько есть на свете бедняков рабочих, которые честно прожили свою жизнь, и…
– Знаю, и я, быть может, сделал для некоторых из них больше, чем сделал для вас. Но если человек, честно живущий среди честных и уважающих его людей, заслуживает внимания и поддержки, то человек, остающийся честным среди самых что ни на есть отъявленных мерзавцев, заслуживает особого внимания, поддержки. Впрочем, это еще не все: вы спасли мне жизнь, вы спасли также жизнь Мэрфу, моему самому близкому другу. Итак, то, что я делаю для вас, подсказано мне и личной благодарностью, и желанием вытащить
