был вернуться в Дартмут в середине августа, но в конце июля сообщил нам, что никуда не поедет. Сын сказал, что хочет остаться в Ботсване еще хотя бы на год. Не поставив нас в известность, он позвонил в Дартмут, и там согласились перенести его поступление на следующий учебный год. Как вы понимаете, я сильно встревожилась. В Америке просто необходимо закончить колледж. В противном случае вас не возьмут на приличную работу. Я представила себе, что Майкл не получит образования и на всю жизнь останется в этой коммуне. Наверное, мои родители чувствовали себя точно так же, когда кто-нибудь из их детей увлекался подобными идеями.
Мы с Джеком часами говорили на эту тему, и муж убедил меня позволить Майклу поступить так, как он хочет. Если мы будем настаивать, он может упереться и вообще забросить учебу. А если принять его план, он уедет вместе с нами – в конце следующего года.
– Он занят хорошим делом, – сказал Джек. – Большинство его ровесников – законченные эгоисты. Наш Майкл совсем другой.
Мне пришлось признать его правоту. Казалось, Майкл поступает правильно. В Ботсване считается, что работа, подобная этой, может многое изменить. Кроме того, люди вынуждены всячески доказывать самим себе, что есть путь, отличный от того, по которому пошла Южная Африка. В то время Ботсвана была своего рода маяком.
Итак, Майкл остался на ферме, и когда пришло время возвращаться домой, он, разумеется, отказался ехать с нами. Сказал, что у него полно работы, и он хочет побыть здесь еще несколько лет. Ферма процветала. Они пробурили еще несколько скважин и обеспечивали продуктами двадцать семей. Слишком важная миссия, чтобы все бросить.
Я предчувствовала, что так будет. Наверно, и муж тоже. Мы пытались убедить Майкла, но тщетно. К тому же он сблизился с южноафриканкой, которая была на шесть или семь лет старше. Я подумала, что именно она удерживает его здесь, и мы предложили ей перебраться с нами в Америку, но Майкл категорически отказался. Он сказал, что его притягивает Африка, а если мы думаем, будто все дело в женщине, значит, мы неверно понимаем ситуацию.
Мы оставили Майклу солидную сумму денег. К счастью, мой отец своевременно позаботился о том, чтобы я ни в чем не нуждалась, и мы могли помогать сыну. Конечно, я побаивалась, как бы Бурхардт не уговорил Майкла отдать эти деньги на нужды фермы или вложить их в строительство плотины. Но я не возражала. Я чувствовала себя спокойно, зная, что в Габороне у Майкла есть достаточно денег.
Мы вернулись в Вашингтон. Представляете, приехав в Америку, я тут же поняла, почему Майкл не хотел возвращаться. Все здесь было каким-то неискренним и даже агрессивным. Я скучала по Ботсване. Дня не проходило, чтобы я не вспоминала о ней. Вскоре это превратилось в болезнь. Я бы все отдала, чтобы снова выйти из своего дома в Габороне, встать под деревом и смотреть на необъятное белое небо. Или услышать, как ночью перекликаются африканцы. Я скучала даже по октябрьской жаре.
Майкл писал нам каждую
