и побагровел. – На другом вы, может быть, и заработали. Может, кто-то бы и заплатил. Но не я! Стае Шило платить не будет! Это мне платят! Никогда и ни за что я не пойду на поводу у таких ничтожеств. Да ты и твои дружки, вы – гниды, ничтожные мелкие паразиты. Я на вас ногой наступлю – мокрого места не останется. Хотели меня кинуть? Кинуть! Меня?!
Шилов Склонился над парнем и, брызгая слюной, заорал ему прямо в лицо:
– Шавка подзаборная! На кого пасть раскрыл?! Дерьмо свое жрать будешь! Ботинки мне лизать! Просить меня, умолять, чтобы пристрелил, будешь! О смерти молить станешь! Клянусь!
Пальто сползло с костлявых плеч авторитета, черные как смоль длинные волосы, уложенные назад гелем, растрепались. Казалось – еще мгновение, и он набросится на несчастного и разорвет его голыми руками.
Безучастно стоявший до этого в стороне ближайший помощник и правая рука Шилова головорез по прозвищу Гарик решил вмешаться. Сделав знак телохранителю поднять упавшее пальто, он тихо, как тень, приблизился к боссу. Осторожно положил свою пухлую ладонь ему на плечо и легонько встряхнул.
– Остынь, Шило.
Шилов резко обернулся и перехватил за запястье тронувшую его руку. Его дыхание было тяжелым, ноздри широко раздувались, как после быстрого бега. Злые затуманенные глаза непонимающе смотрели на Гарика. Но ни один мускул не дрогнул на лице помощника. Оно оставалось совершенно бесстрастным, лишенным всяких эмоций. Казалось, разъяренный взгляд нисколько не тронул его. Такое поведение произвело эффект, подобный ведру холодной воды, вылитой на голову. Шилов стал успокаиваться. Он непонимающе посмотрел по сторонам: на своего телохранителя, безразлично взиравшего на все со стороны, на парня, привязанного к стулу, на второго пленника, съежившегося в углу. Затем снова повернул голову к помощнику.
– Все нормально?
– Да, – кивнул авторитет.
– Моя рука. – движением глаз Гарик указал на запястье.
– Прости, Гарик. Прости. – он дружески улыбнулся. Теперь ничто в нем, за исключением налившегося кровью шрама, не напоминало о недавно перенесенном припадке ярости. Приводя себя в порядок, Шилов пригладил рукой волосы. Затем забрал у телохранителя пальто и, накинув его на плечи, сел в стороне на перевернутую вверх дном пустую коробку.
– Ну что, будешь говорить, где картина? – обратился он к пленнику.
Тот устало замотал головой.
– Сколько раз повторять: я не знаю, где она. Да если бы и знал, не сказал бы. Ты все равно нас прикончишь, – еле шевеля пересохшими губами, произнес он.
– Верно, вы – покойники. Но сначала ты мне скажешь, где моя картина!
– Она не твоя.
– А чья? – Шилов изобразил изумление. – Может, твоя? Или того старого мудака, что полвека прятал ее дома? А может, она принадлежит народу?
Стоявший позади авторитета телохранитель громко хихикнул, довольный юмором босса.
