нас то же самое, – с грустью сказала Евгения Михайловна, – да еще талоны на еду ввели. Я сразу войну вспомнила…
– Ну вот, еще и талоны, а я ж прописан в Киеве. Нет, дорогие родственники, спасибо за приглашение, но я на шею к вам садиться не намерен. Погощу немного.
Алексей Прокофьевич стал вытаскивать из объемистого чемодана сало, тушки кроликов и канистры с вином.
– Проживем?
– Еще как! – подтвердил Симочкин папа.
Самое примечательное в жизни разросшейся семьи было то, что Берест каждый день выходил «прогуляться по городу» и при этом задерживался допоздна. С собой он непременно брал сверкающий перламутром Horch – говорил, что с с аккордеоном веселее. Все верили, но тем не менее это казалось странным. Деньги у свекра не кончались, что тоже настораживало. Алексей даже пытался выведать, не продал ли отец киевскую квартиру, на что получил мощный отпор.
– Да что ты все ко мне пристаешь?! Сдал я ее на полгода, а деньги вперед получил!
Это, конечно, в какой-то мере объясняло необыкновенности в поведении Береста и мирило с ними. Во всем остальном совместное бытие не приносило никаких отрицательных эмоций, даже наоборот: папа приобрел собеседника, мама – лишний повод подкрасить губы, а Леша с Симочкой – заботливую няньку для детей.
Но ничто не бывает вечным, ни плохое, ни хорошее.
В разгар июня Алексей Прокофьевич пропал. Домой позвонили из Института скорой помощи. В больницу примчались всей семьей, – благо, мальчишки находились в спортивном лагере.
Берест лежал в небольшой палате, где от духоты, казалось, застыл воздух. Переломанные руки и окровавленная повязка на голове, говорить он не мог из-за сломанной челюсти.
– Вот, – сказала врач, совсем молоденькая девушка, – полюбуйтесь на своего трубадура: играл и пел в переходе у Гостиного двора.
– Так за это разве бьют? – еле слышно спросила Симочка.
– Рэкетиры бьют за все, а ваш папа не хотел за место платить.
Алексей Прокофьевич попытался что-то прошептать, и Леша, наклонившись к нему, услышал:
– Horch…
Большие надежды
(совсем не Диккенс)
Прогулка между старинными домами, иногда даже охраняемыми государством, вносила в душу Альберта Пыжикова отдохновение и тихую радость. На лице блуждала благостная улыбка, но голова в это время напряженно работала: шел поиск выхода из создавшегося тупикового положения. Нет, оно не было безвыходным, Альберт знал это твердо. Просто надо сообразить, куда вовремя свернуть, чтоб не упереться в глухую стену.
Он остался без работы. Временно. Конечно, временно! Надо только придумать, чем бы таким заняться, чтобы в кармане снова появились деньги, и не жалкая сотня долларов, а деньги, без которых невозможно ощущать себя ни личностью, ни мужчиной.
Сначала Пыжиков слонялся по Таврическому саду, вспоминая пионерское детство. Раньше при входе с Потемкинской была галерея портретов
