Петрович снял куртку и успокоился окончательно.
– А кстати, кто над ней работает? – спросил он.
– Вот это конкретно не сообщается.
– Всё-таки как-то долго… Ведь идея – это что? Формулировка. Несколько слов. Неужели их нужно подбирать несколько лет?
– Возможно, всё время не те слова попадаются, – предположил я.
– Уже должны были попасться! Хотя бы просто путём перебора.
Даже я, не математик, такой бы глупости не сморозил.
– Они же не отдельные. А в сочетаниях. Вариантов много.
– А компьютеры на что?
– Компьютеры тут не помогут. Тут надо думать, а не считать. Ты пойми: идею не то чтобы подбирают. Её – ищут.
– Где?
– Это тоже не сообщается.
Виктор Петрович потёр висок.
– Ну, что ж там такое должно быть в нашей идее… что никак её не найдут… не придумают… не подберут…
– Очень непростой случай, – сказал я. – К нам трудно подобрать. Недаром говорят: «загадочная русская душа».
– Так для кого она загадочная?.. Не для нас же!.. А это значит что? – глаза Виктора Петровича опять вытаращились. – Над русской национальной идеей думают не русские!
– А кто?
– Кто, кто. Евреи. Больше некому.
– Евреи русскую душу изучили будь здоров. Тем более, если это евреи, то сообразили бы быстро.
– Действительно… Ну, а кто тогда?
– Может быть, просто олухи? – предположил я.
– А как могли олухам это доверить?
– Они дали взятку. И получили этот заказ.
– Значит, не олухи.
– Олухи. Придумать же не могут.
– А может, оплата почасовая.
Мне стало страшно.
– Если так, то Россия погибнет.
– Так вот она и гибнет!..
– Надо спасать!..
– Да!..
– А как?..
Виктор Петрович подумал.
– Единственный способ спасти Россию – объявить всероссийский конкурс. На лучший проект национальной идеи.
– А вот этого как раз нельзя, – твёрдо сказал я. – Конкурс выиграет тот, кто купит жюри. Идея, естественно, будет фиговой, а нам потом никуда не деться.
– Тут какая-то тайна… – Виктор Петрович сам налил себе второй стакан. – Идеи всё нет и нет. Страна в прогаре. Я в тревоге. А наверху – спокойняк. Дескать, работа идёт, ждите. Тебе не кажется это подозрительным?
Я задумался. И вдруг всё понял.
– Слушай меня! – сказал я. – Там отнюдь никакие не олухи. Наоборот! Потому мы их и не знаем. И работа действительно идёт. И национальная идея давно уже придумана. Но не одна. А пять. Или пятнадцать.
Виктор Петрович застыл.
– Нацидея, – продолжил я, – это главнейшее из богатств. Это ценнее, чем нефть и газ, потому что и нефть не впрок, когда нет идеи! А что мы делаем
