style="font-size:15px;"> – Моё имя.
– Ах да, – сказал я. – Очень приятно.
У них, конечно, были имена – настоящие сложные имена. А я жил там, где люди отзывались только на клички и на своё официальное имя походили не больше, чем на свою же фотографию в паспорте.
– Прошу садиться. – Он неопределённо махнул рукой.
Я огляделся, приметил стул-замухрышку, придвинул, сел и положил руку старику на запястье.
– Как привычен вам этот жест, – пробормотал он.
Пульс был лихорадочный. Глаза были старческие, голубенькие, почти бесцветные. Я смотрю в них, смотрю, вглядываюсь – и ничего не происходит. Зрачок неподвижен; непроницаемым жидким стеклом глаз стоит между мною и Другой Стороной. Я вижу мутный белок, красное волокно лопнувших сосудов, выпавшую, повисшую на краю века ресницу, комочек гноя в углу. Наконец я сдаюсь.
– Вы должны расслабиться, – сказал я, признавая свое поражение. – Я так не смогу. Как я войду, если вы не пускаете?
– Пока и не надо, – заявил он. – Это понадобится позднее. Я хотел на вас посмотреть.
– Вы видите сны?
Он фыркнул.
– Сны! Мало ли что человек видит во сне! Знаете, было такое древнее поверье, будто в зрачках убитого застывает отражение его убийцы?
– Знаю. А на самом деле всё наоборот.
– Никто не знает, как на самом деле. Привидения не придумывают себя сами.
Слово «привидения» выговорилось у него так же бездумно просто, как предложение взять стул.
– Не знаю, что ответить. Я-то знаю точно, что они есть.
– Вы знаете, что есть люди, которым привидения являются, а больше не знаете ничего.
– Но как может являться то, чего нет?
– Точно так же, как вы можете брать деньги за то, чего никто кроме вас не видит.
– Люди видят сны, – сказал я терпеливо. – Они видят одно до того, как я отработаю, и другое, более приятное – после. Поэтому они и платят. У каждого есть причины бояться мертвых.
– Это не значит, что мертвые опасны.
Переговорить его, судя по всему, было невозможно. Я спросил, что от меня требуется теперь, когда он «посмотрел».
– Не обижайтесь, – отозвался он неожиданно мягко. – Я верю в мёртвых, верю в Другую Сторону, готов поверить, что вы, разноглазые, умеете с ними обращаться. А во что верите вы?
Я замялся, не понимая, чего он хочет.
– Нет, правда, вы во что-нибудь верите?
– Даже не знаю, – сказал я. – В последний раз подобный вопрос мне задал человек, который был готов говорить о чём угодно, лишь бы не смотреть на свой вспоротый живот.
Старикашка фыркнул.
– Я кажусь вам назойливым. Так и что вы ему ответили?
– Я не успел ответить. Он умер.
– И он вам потом являлся?
– Почему бы это? Я его
