вечным пожеланием хозяина обители. Солфил же, напротив, был склонен к частым перестановкам – его обитель менялась с каждым посетителем. Но то, что он создавал у себя, походило на комнатный садик, в то время как обитель Примана казалась целым миром – безразмерным и непознанным.
– Солфил, – спросил Приман, – ты хочешь какое-нибудь слово?
– А можно мне вот это… это… – указал Солфил на первый попавшийся предмет, заворожено разглядывая все и уже забыв, зачем пришел.
– Это статуя. Похожа на форму души, – пояснил основатель.
– Статуя, – Солфил старался тщательно запомнить форму, чтобы воспроизвести её у себя в обители.
Это было несложно, так как она и впрямь похожа на душу: та же форма тела, кистей рук, головы, глаз. Словно ты разделишь свою обитель с безмолвным другом.
– Или ты хотел что-то спросить? – вновь заговорил Приман.
– Да! – всполошился Солфил и принялся объяснять всё, что он смог понять в слове «воодушевление».
Ответ на все объяснения оказался коротким и неожиданным:
– Забудь это слово.
– Но почему?
– Это бесполезное слово, – бесстрастно ответил Приман.
– Бывают и такие?
– Бывают.
– Точно, ты, кажется, говорил про бесполезные слова. А как их различить?
– Они не имеют формы, подобно одиночеству и его ключам. Их нельзя сделать частью города потому, что нельзя увидеть. И они не являются его ключами. Для нас они бесполезны.
– Для нас? А есть ещё кто-то, кроме нас?
– Не думай об этом.
– Почему?
– Здесь есть только мы. Другого места для нас нет. Бесполезные слова только бремя.
– Откуда ты это знаешь? Есть другие места, которые не для нас?
Приман на мгновенье умолк, будто припомнил что-то, унесся в путешествие по воспоминаниям вечности, что он провел здесь. Он видел много душ и слов, но до этого он увидел то, чего не пожелал видеть никто из ныне пребывающих в Кэлестис портуме. Он заговорил снова:
– Это было мое желание, Солфил.
– Желание?
– Что ты пожелал, прежде чем оказаться здесь? – вдруг спросил Приман.
– Перестать быть одному, – признался Солфил. – Я это хорошо помню.
– А я пожелал, – глухо отозвался Приман, – узнать, кто обрек нас на одиночество. Пожелал узнать: за что? И я увидел…
Воспоминание настолько сильное и четкое, что не поблекнет, даже если вечность кончится. Приманимус не скрывал его, но и не торопился рассказывать о нем юным душам. Только он начинал намекать на то, что увидел, как многие просили прекратить и впоследствии старались забыть, что речь об этом вообще шла. Ведь это знание отличалось от тех, что они привыкли получать.
