мнения и выдвигать требования.
Ни нашим, ни вашим. Ни себе, ни людям. Сам – не ам, и другим не дам!
Система все больше и больше защищает себя от возможного диалога с обществом.
И защищает общество – от диалога друг с другом и системой. Правда, эти защитные меры… Такие себе – защитные. Если уже и от них – защита требуется. И кому? Мирным жителям! Гражданам!
Не расставались и с самой жизнью, будучи на само и просто изоляции. Пока они бы, в буквальном смысле слова, сражались за них, и других, чужих людей, в так называемых красных зонах больниц. Часто, действительно бы, на пределе человеческих возможностей и сил. Вместо этого, они, со второй частью, на пределе тех же сил и возможностей, не допустили появления и развития первой. Причем, так работали практически все: и сотрудники бригад скорой помощи, и санитарной авиации, врачи общей практики, врачи-специалисты и фельдшеры, медсестры, младший медицинский персонал, техники и водители. Везде: в городах, на периферии и селе, в труднодоступных территориях. Сообща – мы добились поставленной цели. Без потерь и убытков. И также – планируем действовать и дальше. В том же формате и по тому же курсу!
Где нет стены сзади, если смотреть снизу, то и немного сверху. И стыка их – по диагонали. Слева! И соприкасаются с полом. Уже чуть ниже телефона, вытянутые на уровне груди. И сама фигура проворачивается, и, поворачиваясь вновь на левый бок, уже полностью, застывает.
Голова, последние секунды, впитывает мягкость и упругость подушки. Тело и ноги – запоминают тепло простыни и шерстяного синего одеяла. Заправленного в синий пододеяльник, с квадратным вырезом – посередине. Чтобы, после, спустя пару минут, поддержать руки. И уже не как они, зависнув над. А полноценно коснуться холодного пола, застеленного однотонным ковром, с мелким, но весьма твердым, почти жестким и жестоким, ворсом. Словно – наждак и мужская щетина. В одно!
Ковер – не греет нисколько!
Порой ей кажется, что за ночь – он успевает промерзнуть. Задубеть настолько, что даже покрывается бело-синим инеем. А после него – и самим белым снегом, с бело-голубым льдом! Таки опустившимся сверху и покрывшим, укрывшим все и вся.
Холодной и морозной бело-голубой коркой снего-льда!
И вот по этим ледяным иголкам-ворсинкам – она и должна идти, каждое утро, к синему пластиковому окну. С длинным и широким, синим пластиковым подоконником. На котором, в синих матовых горшках, от мала до велика, и разрозненно, были разбросаны цветы. От большой красной розы. С множеством раскрытых и еще не раскрывшихся, не до конца раскрытых бутонов, высоких светло-зеленых стеблей, с шипами и мелкой листвой. Через маленькие синие фиалки. С короткими светло-зелеными стеблями с мелкой листвой. И до средней белой орхидеи. Почти выпавшей и уже упавшей на сам подоконник. Взяв, откуда ни возьмись, в себе симбиоз лианы и лозы винограда. Но устремившись, почему-то, не к своему собрату-потолку. А к полу! С чего и был привязан синей нитью к синему матовому карнизу. На котором, на синих матовых
