Наполовину полон или пуст – этот стакан? На донышке, ага! Чтоб и эти мемы, вместе с теми, кто их создает! А после этого – кто их, уже такими, придумывает и делает!
Потирая руками еще мутные, подернутые сонной дымкой и туманом дремоты, темно-карие глаза. Расправляя, следом, и растрепанные темно-каштановые волосы. Длиной – чуть ниже угловатых плеч. Сухие – от середины длины и до курчавых, спутанных кончиков. Ломкие и электризующиеся. Распределяя их и разводя, по плечам, как по сторонам и берегам. И словно: в море – корабли.
Кроватью, этот предмет мебели, можно было назвать – с большой натяжкой и такими же кавычками. Скорее – средних размеров деревянное раскладное кресло-трансформер. Обтянутое синей тканью, почти не видно, но от верха к низу – от светлого к темному. Что стояло в углу спальной комнаты. Как и в случае с креслом – от верха к низу. От бело-черного потолка. К синим обоям. Поверх серых бетонных стен. И до красного ковра. Поверх темно-красных. Почти коричневых и кирпичных. Растрескавшихся и рассохшихся. Скрипучих досок пола. С двумя небольшими квадратными красными ковриками. С вышитым гербом – золотым двуглавым орлом.
И все – перед ней. Но никак – не под. Так сказать: дома и стены помогают. Они же – и греют. Но кому как! И действительно – кому. Не ей-то – точно. Как и не ей – назначались. Расположение – говорило само за себя. В прихожую – не сгодились по размеру. Были, какое-то время, на передержке. Но потом же – идеально подошли. Опять – с кавычками! И прямо – вписались, прописавшись. Вместе со всем своим функционалом, как и само кресло. Что функции свои соблюдало и исполняло достойно, так что и именовалось, считалось именно ей. Односпальной кроватью!
Застилаясь днем и в сборке – синим теплым пледом, с коротким и плотным ворсом. А ночью и в разборке – синим тканевым постельным бельем. Словно – покрываясь и укрываясь куполом неба или гладью моря. Океана или озера, реки. Под белым пологом хрустящего, только-только начавшего осыпаться и осыпать. Но еще – и не тронувшего, не дотронувшегося воды. Нетронутого никем, и ничем, снега. Опускающегося сверху.
И теперь – уже точно. Перевалившись на левый бок и левый локоть. Склонившись над полом. Разбросав все подушки и вернув их, одновременно, на место, правой рукой. Она дотягивается, ей же, до источника шума. Расположенного – ровно под ее левой рукой. Поднятой и вытянутой над полом. На нем самом.
Утро!
Неплохо. Просыпаться – с желанием: поскорее заснуть. И жить – с желанием: поскорее уме… Стоп!
Касается правым указательным пальцем, с аккуратным бежевым, средней длины, ногтем, белого, светящегося во тьме комнаты, экрана телефона. Вот-вот готового, по-новой, засиять и заиграть красками триколора, вместе с незатейливой мелодией и словами гимна. Отключает оставшиеся будильники, кроме последнего, вдруг задержится со сборами. И падает обратно, на спину, с руками по швам.
Еще на пять минуточек…
Я
