откуда она вышла, и куда ее так тянуло броситься. Видела она и штиль и бури, но не разбилась о скалы, не попала и в пасть к акуле. Больше года пробыла она в море; течением ее уносило то к северу, то к югу. Правда, теперь она была сама себе госпожой, но, ведь, и это может под конец надоесть.
Клочок бумаги, последний привет жениха к невесте, принес бы только горе, попади он в ее руки. Но где же были те нежные белые ручки, что в день помолвки расстилали чистую скатерть в лесу на зеленой травке? Где была дочка скорняка? Куда, к каким берегам несло волной бутылку? Ближе или дальше от ее родины – бутылка того не знала. Она все плыла и плыла; под конец это долгое скитание порядком-таки ей надоело, – носиться по волнам, ведь, не ее призвание. А все-таки она носилась, пока течением не прибило ее к чужому берегу. Вокруг нее столпились люди и о чем-то говорили; ни словечка не поняла бутылка, – речь шла на чужом для нее языке, а, известно, много теряешь, когда не понимаешь языка.
Вытащили бутылку на берег, достали из нее записку, но сколько ни вертели, ни разглядывали – разобрать ничего не смогли. Положим, догадались, что бутылка была брошена с потонувшего корабля, и что об этом говорится в записке, но что именно – того не поняли. Положили обратно записку в бутылку и поставили ее в большой шкаф в большой комнате большого дома.
Всякому, кто ни приходил в дом, показывали бутылку, доставали из нее записку, развертывали, рассматривали, отчего буквы, написанные карандашом, стирались все больше и больше, и под конец от них и следа не осталось. Год целый простояла бутылка в шкафу, а затем ее отнесли на чердак, и она мало по малу покрылась пылью и паутиной. Стоя на чердаке, бутылка частенько вспоминала лучшие времена, когда из нее распивали красное вино в благоухающем зеленом лесу и, когда она, качаясь на морских волнах, несла в себе тайну молодого моряка, его прощальный привет невесте. Целых долгих двадцать лет простояла бутылка на чердаке, и, пожалуй, простояла бы еще больше, если бы не понадобилось перестраивать дом. Сняли крышу, увидели бутылку и что-то стали толковать, но бутылка ни слова ни поняла, – языку, ведь, не научишься на чердаке, хоть век там простой! «Доведись мне в комнате стоять, – рассуждала бутылка, – наверно, все бы теперь понимала».
Вымыли и выполоскали бутылку, – это было очень необходимо. И снова она стала такая же чистенькая, светлая и прозрачная, как в молодости, зато записку, которую она так бережно хранила, выплеснули вместе с водой.
Бутылку насыпали семенами, а какими – она не знала, потом закупорили и запаковали так плотно, что ей и света Божьего не стало видно. А, ведь, надо же что-нибудь видеть, когда путешествуешь, – думала бутылка. Но она все-таки ровно ничего не увидела; однако, то, что от нее требовалось, сделала – отправилась в путь и благополучно прибыла, куда полагалось. Там ее распаковали.
– Ну, уж и постарались же они там за границей! На совесть упаковали бутылку, а все же надо посмотреть, не треснула ли она! – услыхала бутылка; но она оказалась
