мне протянули руку. И весь остаток сегодняшней осенней серости будет лишен боли.
Дождь все шел и шел, я все шла и шла, думая о том, как странно получилось. А потом увидела бредущего по соседней аллее Куарэ, Куарэ-младшего, мсье Куарэ.
«Мсье Куарэ. Я буду называть его так».
Его джинсовый костюм промок насквозь, а он брел, будто на прогулке, и дождь заливал ему лицо, и капли, свисающие с носа, обновлялись очень-очень быстро. Конечно, я не видела таких подробностей, но иногда и не надо видеть.
Нет, лучше так: иногда и не стоит видеть.
Три часа назад он был уверен, что человек остается единственным разумным видом на планете Земля. Что Второй сдвиг тридцатилетней давности остался в тридцатилетней давности и на страницах диссертаций. Что лицей в глуши – это просто лицей в глуши… Хотя лицей не был «просто»: это изначально был неприятный ему лицей с нелюбимым отцом.
И снова – это все неважно. Три часа назад Куарэ твердо знал, куда он приехал, как устроен этот мир, – и мне его жаль. Наверное, стоило подойти к нему, потому что в какой-то мере он пережил эти три часа из-за меня. И его ждало еще много страшных часов.
«Во-первых, Соня, тебе не о чем с ним говорить. Во-вторых, ты – повод, чтобы принять вызов отца и дело матери. Чтобы сохранить лицо».
– Мисс Витглиц!
Я повернула голову. Куарэ шел ко мне – напрямик, прямо по ржавому болоту из земли и палой листвы. Он оскальзывался, спотыкался, но все равно шел, убирая со лба раскисшие волосы.
Мысль: «Он меня убьет», – была глупая. Но она была.
– Витглиц, подождите!
Он остановился в метре от меня, старательно облизывая губы. У него странный взгляд, показалось мне. Рассказ доктора Мовчан основательно потрепал его – успешного аспиранта, получившего гранты и выучившего немецкий за полгода.
– Эм, Витглиц, вы как?
Я моргнула. Вопрос был потрясающим: я стояла под зонтом, вся в сухом, и я шла домой. У меня ничего не болело – чего он, конечно, не мог знать точно. Вот только учитывая его собственный вид, вопрос «как вы» был нечеловеческим позерством.
«Или проявлением шока», – с опозданием поняла я.
– Хорошо. Спасибо.
Он кивнул, рассматривая мое лицо. Это был очень неприятный блуждающий взгляд, о котором говорят еще «горячечный». Зонтик предлагать было уже поздно, он промок до нитки, и я только по взгляду поняла, что именно сообщила ему доктор Анастасия Мовчан.
Мсье Куарэ ведь навоображал себе, что после его открытия будут изучать и убьют ребенка. Вернее, про «изучать и убьют» он, конечно, прав, а вот смириться с тем, что ребенок – это не представитель homo sapiens, просто не успел. Не смог. Не поверил.
«И не поверит. Пока не увидит сам».
– Вы ведь все знали? – спросил Куарэ. – Потому предлагали уезжать?
Я молчала. Говорить не стоило, сказать что-то хотелось, и я молчала.
– Скажите,
