Так что, само собой, он решил, что он величайший борец на земле. В конце концов Фемокл бросил свой вызов с вершины горы, и, так как оттуда до жилища богов было недалеко, они быстро откликнулись: на следующий же день на спине огромной дикой собаки, покрытой железом, в город въехал мальчик-калека. Они боролись три дня и три ночи, Фемокл и мальчик, и на четвертый день мальчик переломил молодому борцу хребет и оставил его там, в поле. И где проливалась кровь его, там вырастал strigefleur, как называет его Эммет, цветок-вампир, который, не имея корня, стелется, крадется в ночи, ища утраченный дух павшего победителя в крови его жертв. Но дух Фемокла покинул землю, и цветам этим вечно красться и искать. Проще, чем у Эсхила, но и мы ведь проще, чем были когда-то, особенно обитатели Материка. Кроме того, на самом деле все происходило вовсе не так.
– Почему у тебя слезы? – вдруг спросила она меня.
– Я подумал об изображении на щите Ахиллеса[3] и о том, как это ужасно – быть образованным существом. И это не слезы. Это на меня с листьев капает.
– Я сделаю еще кофе.
Пока она возилась, я вымыл чашки и сказал, чтобы она позаботилась об «Идоле» и чтобы поставила корабль в сухой док, если я пришлю за ней. Она пообещала.
Солнце еще выше забралось в небо, и вскоре со двора старого Алдониса, гробовщика, стал доноситься стук молотка. Проснулись цикламены, и в дуновениях бриза долетал с полей их аромат. В небе высоко над головой, словно темное предзнаменование, скользила по направлению к материку летуче-паучья мышь. Я дернулся, чтобы подхватить ствол тридцать шестого калибра да бабахнуть, да посмотреть, как она упадет. Но все известное мне огнестрельное оружие было на борту «Идола», так что я просто проследил, как она скрылась из глаз.
– Говорят, на самом деле их родина не Земля, – сказала Кассандра, глядя вслед, – и что их завезли с Титана для зоопарков и прочих подобных мест.
– Верно.
– …И что их упустили во время Трех Дней, они одичали и выросли и стали еще больше, чем были там, откуда родом.
– Однажды я видел одну с размахом крыльев в тридцать два фута.
– Брат моего деда как-то рассказывал мне историю, которую он слышал в Афинах, – вспомнила Кассандра, – о человеке, убившем такую же летуче-паучью мышь безо всякого оружия. Она напала на него в доке, где он стоял, в Пирее, и понесла, а он голыми руками сломал ей шею. Они упали в залив с высоты примерно в сто футов. И человек остался жив.
– Это было давно, – вспомнил я, – еще до того как Контора начала кампанию по истреблению этих тварей. Тогда их было много больше и они были посмелее. Теперь они держатся подальше от городов.
– Насколько я помню эту историю, человека звали Константин. Часом, не ты?
– Его звали Карагиозис.
– А ты не Карагиозис?
– Если тебе этого хочется. Только почему?
– Потому что позднее он помог основать в Афинах Возвращенство Редпола. К тому же у тебя очень сильные руки.
– Ты возвращенка?
– Да.
Щит Ахиллеса украшали изображения земли, моря, солнца, месяца, звезд, а также различных сцен из жизни Греции, включая свадьбы, войны, уборку урожая и прочее.
