укладывать ноги умирающего.
– Вернемся – напишем, – безразлично пообещал старшина.
– Так с меня же за тех коничков…
– Война, – исчерпывающе объяснил узколицый старшина.
Смотрели ограбленные возчики вслед уходящей армии. Микола кривился – разве то по справедливости? Обидранцы бродячие, ни командиров, ни строя. Вот она, москалья порода.
Дядьку Потап утер усы.
– Обошлось. Могли и мобилизувать заодно с конями.
– Я б и сам пошел, – пробубнил Петро.
– Та иди, – усмехнулся мудрый дядько. – Штаны подтяни, да поспешай. Догонишь партийных – руку потискают. Повезет, так ружье старое дадут и звезду на картуз. Успеешь по немцам пальнуть, за жидка какого великое геройство проявишь.
– Я не за евреев. За Родину!
– Дурной ты, хлопец. Там за Советы москальско-жидовские война идет. А наша землюка здесь, – дядьку Потап повел широко растопыренными пальцами над полем, указывая на жайвориные[17] трели и жарко-голубое летнее небо.
– Малая у тебя батькивщина, – насупленно буркнул Петро. – У меня побольше будет.
– Иди-иди, подставляй свою макитру[18] за ту Сибирию. Отблагодарят.
Петро вдруг подхватил отцовскую тужурку, что у ног лежала, и зашагал вслед красноармейцам.
– Ты що?! Куда? – изумленно окликнул двоюродного брата Микола.
Дурень не оглянулся, лишь отмахнулся заношенной тужуркой.
– Сгинет, – пробормотал Микола. – Шо я тетке Ганне скажу?
– Та Ганна и сама невеликого ума. Переживет. Ушел и ушел. Германец покрепче всыплет, вернется дурник рябой, – дядьку Потап усмехнулся. – Вот же дурень. Было б за кого ноги топтать.
– Совсем дурень, – согласился Микола.
О родиче только к вечеру вспомнил: пока тюки в роще прятали, пока до Глибоча доплелись – употели до крайности.
Сбрую дядьку Потап потом почти год по малостям распродавал – осторожничал. С выручкой, понятно, обжуливал, да Миколе уже наплевать было на ту мелочовку. Служил, добрые гроши завелись…
Немцы в Глибоч заглянули, должно быть, через неделю. А через две недели Микола Грабчак поступил служить в полицию. Само как-то вышло: батько сказал, что тому, кто к новой власти раньше придет, тому и веры будет больше. Да и записывались в полицию люди всё знакомые, рассудительные. То, что зеленоват Микола, не помешало – отец поговорил с кем надо, приписали лишку полгода.
Охранная команда шуцманов Глибоча… Хорошая служба была. Пусть утомительная, но спокойная. Ходил Грабчак с трехлинейкой и белой повязкой на рукаве, десяток патронов бренчал в кармане. Порядок поддерживали, как приказано. Немцы особо не вмешивались. Магарыч и гроши от торговцев, пусть по-скромному, зато каждый день. Микола сам не пил – свою долю, как дед советовал, во флягу сливал, потом мать на рынке
Жайворонок (
Макитра – здесь: башка, голова.
