не были.
– Художественный критик «Нью-Йорк таймс» только что выложил пост, – сообщила Рут. – Он пишет, что в свете этой катастрофы собирается вернуться к твоим ранним работам, портретам, и посмотреть, не ошибался ли в их оценке. Дерьмо собачье. Он же не о моем портрете, правда?
– Фак-фак-фак, – пробормотала Роза.
Утка сидела на коленях у Рут и посматривала на всех с недовольным видом. Впрочем, утки всегда чем-нибудь недовольны.
– Все будет в порядке, – сказала Мирна.
– Я тоже в это верю, – проговорила Клара, проводя пятерней по своим густым волосам, отчего они встали дыбом, сделав ее похожей на умалишенную.
Рут же, которая почти наверняка была настоящей сумасшедшей, напротив, выглядела абсолютно собранной.
– Хорошо, что никто не увидит твоего говна, – сказала Рут. – Кто ходит на выставки миниатюр? С какого перепуга ты вообще согласилась участвовать в коллективной выставке крохотных картин маслом? Это то, чем занимались скучающие светские дамы в восемнадцатом веке.
– И многие из них были гораздо лучше, чем их современники-мужчины, – заметила Мирна.
– Верно, – кивнула Рут. – Похоже на правду.
Роза закатила свои утиные глаза.
– Твое дело – портреты на больших холстах, – не унималась Рут. – Зачем писать маленькие пейзажи?
– Я хотела расширить сферу деятельности, – объяснила Клара.
Рут подняла брови:
– Создавая миниатюры? Немного иронично.
– Вы видели эти работы Клары? – спросила Рейн-Мари.
– Мне не нужно их видеть. Я их обоняю. Они пахнут, как…
– Может быть, лучше посмотреть, прежде чем комментировать?
– Зачем? Они наверняка шаблонные и банальные.
– Ты что, снова и снова пишешь одно и то же стихотворение? – спросила Мирна.
– Нет, конечно, – ответила Рут. – Однако я не пытаюсь писать романы. И там и там слова, это верно, но я знаю, в чем я хороша. В чем бесподобна.
Мирна Ландерс тяжело вздохнула и переместила свой немалый вес в кресле. Как бы ей ни хотелось возразить Рут, она не могла. Факт оставался фактом: их старая соседка по Трем Соснам, пьяница и скандалистка, была блестящей поэтессой. Хотя и неважным человеком.
Рут издала звук, который можно было принять за смех. Или за отрыжку.
– Я сейчас скажу тебе, что смешно. Ты терпишь неудачу и сгораешь, пытаясь сделать что-то новое, а Арман уничтожает свою карьеру, соглашаясь вернуться, чтобы делать то, что он делал сто лет назад.
– Никто не терпит неудачу и не сгорает, – возразила Рейн-Мари и снова взглянула на часы.
Атмосфера в конференц-зале все больше накалялась.
– И как это будет работать? – спросил один из агентов. – Мы получаем двух старших инспекторов?
Все посмотрели на суперинтенданта Лакост.
