отвечал коротко – «здоров, жалоб нет». А врачам только это и надо было. От синяков на лице и теле они старательно отводили глаза.
И все же медосмотр не прошел для него даром, к счастью, последствия оказались приятными. На «сборке» его продержали почти целую неделю, хотя прибывшие с ним «пассажиры» были распиханы по камерам на второй день после приезда. Смотрящего здесь не было, прав особо никто не качал, народ приходил, уходил – на второй день Трофим перебрался на нижний шконарь под самым окном. Дышалось здесь не в пример легче, чем у дверей, а ночью, когда свежий ветерок приносил долгожданную прохладу, закрывая глаза, можно было представить себя под пальмами в Сочи…
Но, увы, прошло время, и лафа закончилась.
Для начала его выдернули в кабинет к тюремному оперу. Так здесь поступали с каждым вновь прибывшим, но мозги промывали капитально. Что за дело, кто что и как. И плевать, что написано в деле – сам расскажи, сам объясни, что да почему. Говоришь, а кум наблюдает за тобой, анализирует, делает выводы – какого ты полета птица, есть ли в тебе задатки стукача-перехватчика… В Трофиме таких задатков не обнаружилось. Опер что-то пометил в своем блокнотике и выставил его за дверь.
А потом была баня – без сауны, но с душевыми кабинками. От обязательной, казалось бы, прожарки одежды он откупился – сунул тюремному козлу из хозобслуги несколько сигарет.
Там же в бане он простирнул одежду, ее же на себя и надел – на теле высохнет. В каптерке получил скатку – матрац без ваты, подушку без перьев и постельное белье, почти наполовину укороченное – как в длину, так и в ширину. Вот и скажи теперь, что зря он так ревностно оберегал свой баул от вражеских поползновений…
Под конвоем, по гулким коридорам, по железным лестницам с этажа на этаж, под стук ключа-вездехода и окрики конвойного… Так пролегал его путь в камеру, которая и должна была стать его домом на ближайшие два-три месяца…
Глава 4
Лето, солнце жарит и палит, духота в изоляторе такая, что мокрая одежда высохла б в два счета, если бы не чрезмерная влажность. Но по тюремным коридорам мало-мальски гулял сквознячок, а в камеру, куда попал Трофим, свежий воздух не заглядывал как минимум с утра. Зато дыму под самый потолок…
Но без табачного дыма здесь никак нельзя, вперемешку с испарениями карболки он хоть как-то заглушал вонь от параши. И вату из матрацев используют для того же – жгут ее, чтобы перебить зловоние. Уж лучше пусть глаза режет от дыма…
Камера не самая большая, но и не маленькая – квадратов двадцать. Сплошь и рядом – шконки, сваренные из железных полос и уголков; в узком проходе между ними намертво вмурован в пол длинный стол. И везде, куда ни кинешь взгляд – арестанты. Стоят, сидят, лежат. Один на толчке тужится, взбаламученно зыркая по сторонам. Даже на потолке, и то движение – какой-то мэн с третьего яруса водит по нему ногой, – или чудя свои вентилирует, или таким вот макаром вытягивает прохладу из потолочного перекрытия… Впрочем, обитатель «пальмы» Трофима не интересовал.
Опытным
