плюхнулась в лодку.
Не мучая себя вопросами, девушка съела ее, содрав кожу, которая сошла как чулок. Внутренности испачкали кровью и руки, и лицо, и обрывки платья, давно лишенного белого цвета. Николь не обратила на мелочи внимания. Первый же кусок сырого мяса, проникший в желудок, доставил ей ни с чем ни сравнимое удовольствие, от которого помутилось в глазах. Она ела медленно – через тернии, через Джомолунгмы, через колючие барханы песка в больном горле проталкивая кусок за куском. Тщательно пережевывала, дожидаясь, пока кашица скользнет в желудок. Пустыня, поселившаяся внутри, жадно впитывала влагу.
Когда с частью рыбы было покончено, осоловевшая Николь пристроилась у борта, погрузив в прохладу руки, испачканные в крови. Рядом, в опасной близости покачивался на волнах увитый шрамами череп.
– Спасибо тебе. – Николь почти улыбнулась. – Даже если ты решил меня откормить перед тем, как сожрать. Все равно спасибо. Только обещай, что моя смерть будет быстрой, хорошо?
Существо смотрело на нее, не моргая.
– Что ты… кто ты? Человек? Пришелец? А может, ни то и ни другое. Какой-нибудь ихтиандр. Сейчас после катаклизмов столько всего развелось. Папка… рассказывал мне, он сам видел. Да и я в сети… Ты, наверное, из тех, из новых. Которые живут себе в океане и горя не знают. А почему нет? – вдруг обиделась девушка, словно кто-то в ответ назвал ее фантазеркой. – Почему я не должна верить в ужасы? Особенно после того, что со мной сделал Сережка. А? Ихтиандр?
Николь помолчала, прислушиваясь к себе – не возникнет ли там, в ее голове, каких-нибудь возражений на сей счет. Низкое солнце купало красное золото лучей в спокойной воде. На волнах медленно качался загадочный «поплавок».
– Сережка говорил мне о любви. Вот и подумай сам. Если я верила в то, что казалось правдой, почему бы мне не поверить в то, что кажется ложью?
Небо полыхало в углях круглых глаз. Багровый закат дрожал на гребнях волн. Красный шар солнца, краем касающейся воды, предвещал ветреный день. Значит, завтра придется тяжело. Ветер, качка, волны – но, по крайней мере, у Николь прибавилось сил. Для борьбы? Вот уж вряд ли.
Смерть пожала плечами, сдержав ленивый зевок. И приготовилась подождать.
Самую малость.
***
Гнулся уцелевший ковыль, приглаживая седыми волосами измученную, избитую копытами лошадей землю. Отступала на запад, катилась в закатное солнце битва – вопящее чудовище, ощетинившееся тысячами изогнутых сабель, оставлявшее в пыли сотни мертвецов и раненых. Степь не успевала впитывать кровь, реки крови, в которой вязли копыта лошадей. Примятый ковыль поднимался, нашептывая прощальную песню телам, заполнившим поле. Они лежали повсюду – погребенные под трупами коней, пробитые стрелами, пронзенные копьями, с изрезанными животами и глотками. Безмолвные, они таращились в небо, за клубящейся пылью пытаясь разглядеть заходящее солнце. Крики не смолкали. Срезались в полете всадники, в огневом запале рубились от плеча.
