Ира его даже не сразу узнала! И впервые ей подумалось о том, что Геннадий Всеволодович не только мужчина, он еще и человек, и что его может быть жалко – его и себя, если бы она тоже была человеком… Их корректорша с несчастным лицом, умоляюще заглядывающая в пустоту, – как будто Иры уже не было на свете! И ее сын – он тоже был там, среди них, живых, такой наивный, беззащитный, с огромным неуемным любопытством во взгляде, радующийся всему безотчетной бессознательной радостью…
Точка невозврата уже давно осталась позади, когда она оказалась у дверей подъезда. Вихрем она взлетела на шестой этаж и открыла своим ключом дверь.
Человек, лежащий там на кровати из ее детства (она только сейчас узнала ее, эту кровать с волнистым деревянным изголовьем из спальни родителей), широко и обрадованно улыбнулся ей.
Никакой пены на губах, чистый, сухой лоб, как и грудь в разрезе рубашки. И цвет лица вполне обыкновенный!
Ира подскочила к нему, схватила за запястье и некоторое время слушала пульс, сосредоточенно глядя в циферблат отцовских часов с секундной стрелкой, лежавших на тумбочке. А потом она медленно перевела взгляд на этого старого, обрюзгшего, отвратительного человека – посмотрела ему в прямо глаза.
– Дочь, про лекарство-то мы и не вспомнили! Ты забыла оставить, а я забыл напомнить! – Отец подмигнул ей с хитрецой малороссийского крестьянина – своего недалекого предка. – Но с некоторых пор у меня энзэ. Вон там, на крыше. – И он указал подбородком на левый угол шкафа.
Ира рывком подтащила табурет к шкафу, вскочила на табурет и нащупала на крыше шкафа, в углублении, несколько инсулиновых шприцов и какие-то ампулы – доставать и смотреть их она не стала.
Вот так случилось, что маленькая история жизни Иры Личак не закончилась тем вечером на Шестой Советской. Наоборот, жизнь обрела ту необходимую качественную массу и те недостающие яркие, обжигающие краски, отсутствие которых так удручало Иру. А еще в ее собственной книге прибавилось много-много исписанных и чистых страниц – ведь жизнь-то продолжалась. И, самое главное, ей теперь было что рассказать сыну. И Ира рассказывала. Про Бога, с которым ей довелось встретиться «целых два раза», про «простого человека», каким оказался ее отец, и про счастье, которое может быть в этой жизни у каждого, потому что счастье – это когда любишь забыв о себе – как, наверное, та женщина с разрытой теплотрассы.
И все знакомые Ирочки Пропастиной по-прежнему показывали на нее пальцем, завидуя ей и ставя ее в пример. Она очаровывала как всегда, молчаливая и улыбчивая, отзывчивая, всеми любимая и очень, очень счастливая.
Никто не заметил разницы.
Созданы друг для друга
1
Катя понимала, что немилосердно тянет с выздоровлением. Будучи врачом, она знала, что здорова, но всячески оттягивала наступление момента, которого так ждали ее родные и те немногие из друзей, которые ее еще
