стало понятно, что твари не только год от года увеличиваются в размерах, но и умнеют. Приспосабливаются к сталкерам, как микробы к антибиотикам, и это только вопрос времени, когда они станут достаточно умны, чтобы преодолеть все защитные барьеры людей.
Из коридора послышался шуршащий звук. Кобальт отвлекся от воспоминаний и подошел к двери. Может очередная парочка подростков решила уединиться, или какой – нибудь любитель побыть в одиночестве. А еще это может быть случайно проскочившая посты тварь или крыса.
Вытащив из кобуры пистолет, он толкнул дверь и шагнул в темноту коридора. Прислушался. Источник звука справа, удаляется.
Или убегает?
Кобальт пошел за источником, старый ковролин поглощал звук его шагов. Коридор закончился просторным фойе. Мигающий свет динамо-фонаря выхватывал из мрака гранитные колонны и двери лифтовых шахт, чуть дальше впереди ныряла в темноту мраморная лестница. Над головой висела покрывшаяся паутиной массивная люстра, окольцованная лепниной.
Звук пропал, но Кобальт не чувствовал себя в одиночестве. Дышал размеренно и глубоко, давая понять потенциальному врагу, что не боится его. На полу капля. Смахнул ее пальцем, понюхал. Темная вода. Хоть она и не имеет запаха, но Кобальт чуял ее всегда. Через полметра еще капля, потом еще, расстояние между ними сокращалось. Словно хлебные крошки, капли провели его мимо лифтов к лестнице, и там же пропали.
Вверх или вниз?
Внезапно загрохотали жестяные отливы. Сверкнула молния – фойе и лестничные пролеты озарились яркой вспышкой. Следом громыхнуло так, что завибрировал под ногами пол, захрустели оконные рамы.
Кобальт постоял еще немного, вдыхая свежий запах озона, и направился вниз.
Глава 3
– Двадцать литров в сутки – столько мы производили в первый месяц, – Иван Иванович отпил горячего чая из блюдца. – Как разделить двадцать литров на сто ртов? Дать всем поровну? По стакану мужику, который пашет весь день на жаре и приносит пользу, и восьмидесятилетней бабке, еле стоящей на ногах?
– Они называли это социальным равенством, – сказал севший хриплый голос из противоположной стороны кабинета.
– Жажда – мощнейший инстинкт живого организма, – продолжил Иван Иванович. – Я видел, как за глоток воды брат убивал брата, как мать выпивала норму ребенка, а потом рыдала от стыда у его трупа. Тогда я осознал – социальные законы, которые формировались тысячи лет, больше не работают. Если мы хотим выжить, нужен новый порядок. Когда тонул Титаник, шлюпки в первую очередь наполняли женщинами и детьми. Большинство мужчин – сильных, умных и полезных для общества погибли.
– Неразумная трата ресурсов.
– Преступная. Сильные не должны жертвовать собой ради слабых.
Иван Иванович стоял напротив окна, из которого открывалась панорама на Сенатскую площадь Кремля. Вдоль нее плотными рядами тянулись жилые постройки обслуживающего
