пошел с корзиной на локте, степенный и хозяйственный мужичок.
Начал и я искать грибы: заглядывал под кусты, под ветви елей, осматривал со всех сторон кочки и пни, приседал под листья высокого папоротника – и гриб пошел. Как потом оказалось, я даже рыжиков несколько срезал, не догадываясь, что это за гриб! А уж как мне понравились лисички – глаза разбегаются! Кроме сыроежек и подосиновиков, вовсе не зная грибов, я клал в корзину все подряд. И светло и радостно было на душе, я даже не боялся заблудиться, хотя каждые несколько минут кричал:
– Э-гей!
– Ого! – отзывался невидимый Федя.
И вновь деревья, солнце, мокрые ботинки и грибы на тонких и на толстых ножках. И в какой-то момент я понял, что я счастливый… И потекло, потекло в солнечных лучах время – время леса, время счастья… Здесь не было зла – и это, оказалось, счастье.
Корзина тяжелела, становилась неудобной. И когда мы вышли к озеру, точнее – к лесному озерку, по краям покрытому ряской и листьями кувшинок, у Феди была почти полная корзина грибов, но и у меня – больше половины.
– Си-ма! – сложив ладони рупором, закричал Федя в одну, а затем в другую сторону. Никто не отзывался. И тогда мы вместе закричали:
– Си-ма! Ви-тя!..
И металось из края в край эхо: «Ма-а-ма… тя-тя-тя!». И скоро в ответ донеслось:
– О-го-го! – и тоже в два голоса.
– Идут, вместе… Елдыжный бабай, сожрут! – Федя шлепнул себя по лицу ладонью – и кровавое пятнышко осталось на щеке.
В полдень мы вышли из леса, усталые, с тяжелыми корзинами, но ведь и Смольки были рядом – вот они, соломенные крыши…
Мякина
«Тук-тук-тук, тук-тук-тук!» – глухой этот стук слышно было в любом конце деревни.
– Это что, а? – спросил я у Вити; с ведрами на коромысле он шел по воду на ключ.
– Что-что? – мыкнул в ответ и уставился как на новые ворота.
– Стучит, говорю, что? – выкрикнул я.
– Обмолот. Молотилка стучит. – И пошел дальше, пояснив: – Ручная, конная изломалась.
В это же время с кудахтаньем из-под Фединого моста вылетела встрепанная курица. Следом за ней оттуда же выбрался и Федя.
– Во, тепленькие! – с довольной улыбкой Федя поднял в руке сложенную кепку. Я знал, что в кепке у него тепленькие яички. – Вот и скопили, можно нести сдавать налог, – пояснил он. – Теперича сами будем есть.
А с противоположной стороны Симка полоротый пропел:
Привели меня на суд,
А я стою трясуся.
Присудили сто яиц,
А я и не несуся…
Сестрица Федина, большеглазая Манечка, осторожно подступила к брату: дергала его за подол рубахи и негромко канючила:
– Федя, Федь, свари коко…
Мне показалось, Федя с осуждением глянул на сестру, однако улыбнулся и кивнул в знак согласия. А Симка уже наяривал:
Мамка Катя, дай кусочек,
Братка Федя, дай коко!
Не то вырасту большая,
Выйду
