людей для находящегося без сознания пациента? Вот чушь собачья! Что они здесь – мясники какие-то?
– Вколи ему промедол с димедролом и без всяких разговоров бери в операционную, – крикнул Кирюхин задержавшемуся в дверях Петру и облегченно вздохнул. Решение принято. Теперь пяток минут соснуть и… в бой.
– Давно бы так, а то чикаемся с ним, как не знаю с кем. Два литра крови хватит, Виктор Евгеньевич?
– Думаю, да. Но на всякий случай закажи еще, мало ли чего. Сам знаешь, как у нас порой бывает – войдешь в брюхо живо, а потом не знаешь, как ноги из него унести. В общем, давай, педалируй, а я еще здесь немного… того.
Было слышно, как за дверью ворчит его молодой коллега:
– С такой скотской жизнью не только что никогда не женишься, а скоро вообще перестанешь обращать внимание на женщин. – Чуть помолчав, добавил: – Как на объект влечения.
Виктор Евгеньевич улыбнулся, поднял руку, защищаясь от света лампы и тихо себе под нос, на выдохе произнес:
– Куда тебе жениться, женилка, наверное, еще не выросла, мальчишка! – Он опять улыбнулся и, вновь пристроив свою глянцевую голову на спинку дивана, закрыл глаза. Но вздремнуть не удалось. Дверь ординаторской распахнулась, впустив коренастого, плечистого человека лет сорока, в мокрой от растаявшего снега куртке и довольно странном головном уборе в четырьмя цветными помпонами на макушке. Он чувствовал себя по-хозяйски и, несмотря на ночной час, не сдерживал громкость речи:
– Сам тут дрыхнет вовсю, а другим не дает! Только и думаете, как бы заведующему гадость подложить.
Вошедший – Андрей Викторович Панкратов сдернул с крупной головы свой карнавальный шлямпончик, удивленно уставился на неподходящее украшение и сунул его в карман.
– Черт! Спросонья Ларискину фигню натянул… Ну так что здесь у вас, Виктор Евгеньевич, стряслось? Докладывайте обстановку. По какому такому поводу из супружеской постели вытащили? После дежурства отоспаться не дали. Подайте им непременно Панкратова! И голос такой наглый, генеральский. Какая сволочь удружила?
Кирюхин развел руками:
– Клянусь, Андрюха, не звонил никто!
– Прямо тайны мадридского двора какие-то! Причем приказ поступил – срочно! Без всяких пояснений. Я и рванул во всю прыть. Ларка машину не велела брать, а из нашего Сукова-Лыкова сам знаешь, как сюда добираться. Да еще в такое мерзкое время суток. Выхожу один я на дорогу – никого! Мусоровозка сжалилась… Ё-мое! Я-то думаю, что водила на меня косится и хихикает, даже частушечкой развлек: «Мне сегодня хорошо, мне сегодня весело, моя милка мне на х… – ну, на плешь, допустим, – бубенцы привесила!» Я ж свет ночью в передней не зажигаю, мышкой выскальзываю, чтобы никого не будить. Хорошо еще в Ларкину шубу не вырядился.
Он сбросил промокшие ботинки, повесил в шкаф куртку, явив взгляду давно известный всем свитерок, подаренный коллективом
