бойся, – усмехнулся Духарев. – Я один.
– Ага… – Горазд не очень-то поверил. – А чего надо?
– Отдавай моих – и езжай своей дорогой, – спокойно произнес Духарев.
Горазд еще раз поглядел наверх – понизу зимний лес просматривался хорошо. Поглядел – ничего не заметил. Снег на хвое лежал ровно. И внизу – никаких следов.
– Отдавай, значит, говоришь? – Теперь и Горазд усмехнулся. – А не то что будет?
– А не то – сам возьму!
Тут купец окончательно уверился, что Духарев в самом деле один. И сделал единственно возможный вывод: совсем чужак обнахалился. Или, что скорее, умом тронулся.
– Вижу, ты зброю надыбал, – произнес Горазд с иронией. – Украл? Или мертвеца ободрал?
– Я – не ты, Горазд! – отрезал Духарев. – Я чужого не хапаю.
– …Значит, оружьем разжился, – продолжал купец, словно и не заметив Серегиной реплики. – Токо оно тебе ни к чему. Ты ж биться не умеешь!
– Может, и не умею, – не стал спорить Духарев. – Да правда на моей стороне. Горазд! – Он покосился на варяга и произнес торжественно: – Вызываю тебя, Горазд, на оружный бой! До крови! Одолеешь – все мое твоим станет. Я одолею – возьму свое. А ежели сам боишься, – добавил он пренебрежительно, – настоящего бойца выставь. Вон хоть его! – Серега кивнул на синеусого. Этот и еще один воин, совсем молодой, розовощекий, но уже с варяжскими отвислыми усиками на типично славянской скуластой физиономии, были в Гораздовой ватажке самыми опасными. Оба они глядели на Духарева очень внимательно и за мечи хвататься не спешили. Зато стояли так, чтобы удобно было напасть на Серегу одновременно и с разных сторон.
Горазд засмеялся. Он помнил, каким был Духарев летом. Купец точно знал, что за неполный год из кулачного драчуна воина не вырастишь.
– Засиделся я в санях, – громко заявил Горазд. – Разомну косточки!
Он скинул шубу на руки ближнего. Под шубой оказалась пластинчатая броня с рукавами по локоть, надетая поверх меховой куртки.
«И не жарко ему?» – подумал Духарев.
Горазду подали круглый щит с выпуклой тарелкой умбона[11] посередине и булаву, которую он прицепил к поясу справа. Купец притопнул, выдернул меч, провернул над головой, разминая кисть. Дружинники его разошлись, освобождая место, а остальные: домочадцы, сбившиеся кучей челядники – наоборот, придвинулись. Тут Духарев наконец-то углядел Мыша, вскарабкавшегося на сани, чтобы лучше видеть. Заметив радость и испуг, одновременно проступившие на физиономии мальчишки, когда тот признал Духарева, Серега ему подмигнул: не боись, прорвемся.
Абсолютной уверенности в победе у него не было: Серега ведь еще никогда не сражался по-настоящему. С готовым к бою, хорошо вооруженным бойцом. Разбойники, которых он побил несколько дней назад, – не в счет. Не застань их Духарев врасплох, еще неизвестно, кто кого побил бы!
Духарев подхватил со спины маленький кулачный щит и одновременно правой рукой выдернул из ножен дареный
Умбон – железная накладка в центре деревянного щита. У древнерусских круглых щитов умбоны обычно полушаровые или сфероконические.
